Александр Воронков - На орловском направлении. Отыгрыш

— Скажу без околичностей, товарищ Федосюткин. Кутузов во времена оны отдал Москву, чтобы спасти Россию. Нам предстоит отдать Дмитровск, чтобы спасти Москву.

На лице секретаря возникло недоумение. Пока — только недоумение. Хорошо хоть, не кинулся с ходу возражать.

— И не просто отдать, ну, то есть, совсем не даром. Так что живенько формируем, так сказать, комитет по торжественной встрече — и по местам стоять, с якоря сниматься. В комитет включаем вас, товарища Мартынова, — кивок в сторону «адъютанта», — товарища Нефёдова, — кивок в сторону старлея-погранца, командира отряда ополченцев НКВД, — и заочно — орловского военного комиссара товарища Одинцова. Можете на своё усмотрение пополнить комитет ответственными работниками Дмитровска. Первоочередная задача — срочная эвакуация гражданского населения… сколько сейчас народу-то в городе?

— Всего — порядка шести тысяч, — быстро ответил секретарь. — Местных — около пяти, остальные эвакуированные.

— Милиция?.. Ополчение?.. Железнодорожники, в том числе пенсионеры?.. Медики?..

Некоторые цифры Федосюткин называл с ходу, не задумываясь, ручаясь за их точность, другие, не ломаясь и не чинясь, — приблизительно и обещал уточнить.

— Ну а вы-то сами до сего момента что собирались делать, когда враг подойдет? — закинул провокационный вопрос Годунов.

— Как и запланировано. Организованно собрались — и в Друженские леса, — снова без промедления ответил секретарь.

«Организованно? Ну, это ты молодец, конечно… танки на окраину въезжают, а ты — организованно!» — хмыкнул Александр Васильевич. А вслух сказал:

— Дело хорошее. Только повременить придётся. Насколько повременить — жизнь покажет. Все, секретарь, давай на митинг, об остальном после договорим, что называется, в рабочем порядке.

Площадь оказалась предсказуемо небольшая, почти квадратная. Памятник Ленину, выкрашенный в светло-серый цвет, привычный, разве что не такой помпезный, какие доводилось видеть Годунову даже в отдалённых райцентрах. Рядом — деревянная трибуна, завешенная потемневшей красной материей. «Подновляли, небось, ещё когда первых мобилизованных провожали», — с какой-то невнятной тоской подумал Александр Васильевич.

Люди уже собрались. Собрались и ждали. На площади, на примыкающих к ней улицах. Никто не порывался уйти, разве что некоторые, увидав кого-то из родственников или друзей, перебирались поближе. Но без толкотни, тем паче без ругани. Ни один не пытался прорваться на удобное место возле трибуны или забиться в укромный уголок, где можно вдоволь поскучать, а то и вздремнуть. Все это Годунов оценил буквально с первого взгляда. Иные говорят: люди во все времена одинаковые. Черта с два! Люди, которым понятно, что, как говаривала бабка, дело пахнет керосином, отличаются от людей, пришедших на праздничный митинг, куда больше, нежели последние — от пиплов, собравшихся на рок-концерт.

Над площадью стоял ровный гул: все разговаривали почему-то вполголоса. И замолчали как по команде, едва приезжий командир поставил ногу на нижнюю ступеньку ведущей на трибуну лестницы. Александр Васильевич за последнюю пару лет привык к легковесной тишине, что висела хорошо бы на ниточке — так нет, на паутинке и срывалась иной раз от неосторожного взгляда, и не мог не удивиться: тяжёлая тишина, а держится надёжно, будто на стальном тросе.

Только и слышно, как поскрипывают под ногами рассохшиеся за лето доски да пацанёнок лет пяти, стоящий рядом с трибуной, хнычуще тянет:

— Ма-ам, ручкам зя-а-абко! Пошли домо-ой!

М-да, и вот что тут прикажешь говорить? Что и как, чтобы обойтись без дополнительных осложнений, плюсом к тем, которые и так неизбежно возникнут? Как убедить этих вот дедов, которые, небось, всю жизнь в Дмитровске безвылазно прожили, этих вот женщин, закрывающих собою детей от осеннего ветра, что надо бросить дом, разом лишившись всего нажитого, и ехать чёрт-те куда, в неизвестность и неустроенность?

Ладно, как скажется — так и скажется. Будем надеяться, что люди, не привыкшие к постоянно сменяющимся пестрым впечатлениям, более восприимчивы к словам… хоть и наверняка менее легковерны, угу.

Годунов с легким недоумением взглянул на цилиндрическую штуковину, укрепленную на краю трибуны («А ничё так эта гирька, наверное, в ближнем бою! Тюк по макушке — и нету Кука!») и, как-то совсем не солидно прокашлявшись и немного наклонившись к микрофону, начал:

— Товарищи! Я говорю с вами от лица командования Орловского оборонительного района…

И едва узнал свой голос, захрипевший-заскрежетавший из двух репродукторов. Учел ошибку — и дальше говорил с высоты своего роста. В любом случае — ни разу не Молотов и не Левитан, но так хотя бы для ушей терпимо. И — главное — слова вдруг стали приходить сами, без усилий:

— Не буду скрывать, ситуация для всех нас сложилась чрезвычайно серьёзная. Враг рвется к Москве. Дмитровск — на острие главного удара. Но у нас есть возможность действовать на опережение. Как бы то ни было, не сегодня, так завтра в городе — на этих вот улицах, на этой площади, в ваших домах — начнутся боевые действия. В связи с этим всё гражданское население подлежит немедленной эвакуации, — уф-ф, главное сказано.

Тишина стала зыбкой, как ртуть: натужное дыхание, едва слышные всхлипы… Люди услышали — но наверняка ещё до конца не поверили. Ну что ж, инструкции в таком состоянии духа воспринимаются, как правило, от и до — сознанию надо за что-то зацепиться.

— Командование даёт вам на сборы два часа с момента окончания митинга. С собой брать документы, деньги, ценности, тёплую одежду, запас продовольствия на три дня. Питьевой водой вас обеспечат в поезде.

Короткий взгляд на Федосюткина. Секретарь кивает: понял, мол, сделаем.

— Большинство из вас — гражданские. Но не надо думать, что если вы решите остаться, война не затронет вас. Вы слушаете сводки Совинформбюро и знаете, какие зверства творят солдаты Гитлера. Их цель — завоевание нашей страны и уничтожение советских людей. Ваша первоочередная задача — сохранить жизнь детям…

Говорят, страх и надежда — главные психологические рычаги, приводящие человека в движение. А раз так, надо ими пользоваться.

— Ну а после того, как вас доставят в глубокий тыл, вы будете обеспечены работой, вещами и продуктами. Я уверен, что вы будете честно трудиться, помогая ковать Победу там, куда вас направит Родина. Запомните: вы не беженцы. Вы покидаете зону боевых действий по прямому распоряжению командования Орловского оборонительного района.

Годунов набрал в легкие побольше воздуха и заключил:

— И ещё одно: если кто-то пожелает остаться, это будет расценено как осознанное намерение остаться на территории, которая может быть захвачена врагом, и караться по законам военного времени.