Павел Кучер - Афинская ночь

— Полковник Смирнов пока мне нужен! — что я говорила? Как припечатал…

Ленка с шумом выдохнула и беспомощно покосилась в мою сторону… Завхоз — нахохлился, как пожилой гриф из родного питерского зоопарка, разве что не сунул голову под крыло. Захотелось угостить его кусочком вкусненького… Когда бываю в зоопарке — всегда беру собой сумку харча (лучше всего идет обычный хлеб). Но именно "обычного хлеба" — на столе и нет. Причем, скорее всего, белой булки "точно такой, как дома" — я тут больше не увижу и не попробую… Засада!

— Вячеслав Андреевич, вы спрашивали про "заговор ученых"? — Ленка та ещё фифа, но ведь говорит дело! — Хотели знать, почему руководство блокадного Ленинграда в 1941-м реагировало на все "предложения снизу", гм… достаточно странно?

— И?

— Разве сами ещё не чувствуете? Вам предлагают информацию, а от неё — тошнит… Можете обижаться!

— На мой взгляд, вся ваша "так называемая информация"… — сердито распушил усы каудильо… — Ну, вы поняли…

— Что? Какая есть… Как предупреждали великие — "Правда стоит очень дорого, но при этом — невкусная…"

— Можно подумать, полковник Смирнов уже завтра-послезавтра примется плести против меня заговор…

— Завтра — вряд ли. Но, не забудет и не простит — никогда. Хрущев — ждал удобного случая двадцать лет… Между прочим, свой "путь на верх" он начал с доносов на "подозрительных".

— Слушайте, вы тут мне специально голову морочите? Он — нормальный, адекватный человек! — уперся… — В конце концов — каждый имеет право быть патриотом! — вот и проговорился…

— Хотите отгадаю? Полковник в "момент Х" не только одел мундир с "триколором", но и припас готовый письменный донос на профессора Радека? Чтобы на другой стороне "аномалии" — ни минуты времени даром не терять…

— Жалко, что наша "дыра" схлопывается "в точку", а не прозрачная, как "порталы" в кино, — пожаловалась Ленка, — Мог получиться классный кадр — Смирнов всем телом бьется о невидимый барьер с криком: "Не виноватая я! Вып-п-пустите меня отсюда!"

— Ладно, признаю — донос на меня у него тоже был, — сквозь зубы процедил каудильо, — И что? Я который раз повторяю — да, Смирнов мне нужен. Такой, какой есть… Кадры — на вес золота! — чуть помялся и добавил, — Он и "объяснительную записку" припас. "Я, такой-то такой-то, признаю свою вину за вынужденное участие в деятельности, направленной на подрыв существующего в РФ государственного строя, выразившееся в выполнении преступных приказов…"

— Анекдот! — прохрипел завхоз, — Крестьяне поймали Пугачева и требуют возглавить восстание, а тот отнекивается и хнычет — "Говорили мне, дураку: Филиппок, не бери фамилию жены…"

— И такого человека… — зловещим шепотом начала Ленка…

— Кого карать и миловать — здесь решаю я! Выдвигайте конструктивные предложения…

— Гражданин начальник! — ожил завхоз, — Вы тут решили, на ночь, глядя, поиграть в Горбачева и Съезд Народных Депутатов? Галочка, напомните-ка товарищу, отчего главным образом, при виде академика бесновался зал.

— Сахаров призывал, пока не поздно, брать в СССР всю полноту власти. А народишко — собирался "красиво потусоваться" за казенный счет. Пока Горбачев жевал сопли — скинули его самого.

— Сахаров "выделился из толпы", — мрачно подбила итог Ленка, — Этого — достаточно! Во все времена — вполне достаточно… И обязательно находятся доброхоты, которые просигнализируют о "подозрительном"… После чего — руководство начинает пропускать слова "выскочки" мимо ушей.

— Только и всего? — скептически поморщился каудильо.

— Публично выделиться умом из толпы, для обывателя — преступление, — поправилась филологиня, — Нельзя демонстративно противопоставлять себя обществу и начальству. Бандерлоги — задохнулись от ужаса и отвращения! Беда в том, что начальство (в лице Горбачева) поддержало именно бандерогов… Знаете, что "человек — единственное животное, которое много раз спотыкается об один и тот же камень"? Сталин знал, что Хрущев троцкист и дурак, но держал "за своего"… Берете пример?

— Галина, — Соколов сделал над собою усилие, — В блокадном Ленинграде получилось примерно оно же? Ученых, выступавших с неожиданными предложениями, обвиняли в "заговоре" просто потому, что не хотели слушать? А кто из них пытался что-то делать сам — объявили "вредителями"?

— Наверное… — сами понимаете, протоколы давних совещаний давно уничтожены, — Я же говорю, биология! Но, официальным поводом к репрессиям — послужили доносы "бдительных граждан".

— "…Толпа категорически лишена чувства ранга, одержима уравнительной болезнью, руководствуется американской поговоркой "выделяться неприлично" и требует от политиков быть, как все…" Это определение Хосе Ортеги-и-Гассета. Моральный императив толпы весьма точно описал Клайв Льюис (Clive Staples Lewis — автор недавно экранизированных "Хроник Нарнии") — "А я не хуже тебя!" Само собой разумеется, что подобный императив всегда ложь, потому что умный человек не скажет дураку, а качок не скажет задохлику — "А я не хуже тебя!" Это боевой клич тех, кто "хуже", но не желает себе в этом признаться. Идею ведь всегда можно и в другую сторону развернуть — "А чем он меня лучше?" "Чо, самый умный, штоль?" "Мочи яго робяты!" — Ленка сегодня зла и блещет эрудицией.

— Я и пытаюсь объяснить, — продолжил завхоз, — Для наглядности, холерно неудобными примерами. Когда некоторые делано удивляются — "Как же ухитрились всё просрать в Блокаду?", можно им напомнить, как "ухитрились всё просрать" в последние годы дореволюционной России и потом Союза. Разница исключительно в том, что руководство обороной Ленинграда скручивало своим "умникам" головы потихоньку, а министры Керенского и болтливые народные депутаты — "просирали" страну публично, "в прямом эфире", злобно брызгая слюнями и руками-ногами отбиваясь от специалистов, которые реально знали дело и не боялись говорить правду тупорылому электорату. Срать хотел электорат на знающих дело "умников". Во все времена… Но, признаваться в дурости и желании "любой ценой покрасоваться на трибуне перед телекамерами" (когда всё уже трещало по швам) — "народным избранникам" не охота даже сейчас… Зря надеются, кстати. Архивы всё их "ужимки с прыжками" сохранили!

— Между прочим, Сахаров предлагал реформировать Союз во что-то странное, — заметил каудильо, — С трудом представляю, что именно он замышлял. "Конвергенция" и прочее — это тогда как?

— Очень многим, после двадцати лет "катастрофических перемен", ужасно хочется, что бы в развале Союза оказался виноватым тот, кто Союз и советскую власть спасал до самого последнего вздоха. А не они, любимые, — отрезал завхоз, — Напомнить, чем академик Сахаров отличался от большинства делегатов того Съезда?