Павел Кучер - Афинская ночь

— Я в обобщенном смысле, — чуть сдал назад Соколов, — Должна же быть у военных какая-то "великая цель"? Кроме жирной пенсии в 45 лет? Идея, настолько близкая и родная, что самый закоренелый в патриархальной дикости "селюк", — тут он поморщился, — ради неё — сиганет под танк с последней гранатой?

Ленка согнулась над столом, закусила кулак и, не произнося не звука — затряслась всем телом так, что в шкафчике, к которому она привалилась, начали тихонько звякать пробирки… Лев Абрамович неодобрительно на неё покосился, потом смерил каудильо особо многоопытным еврейским взглядом, глубоко вздохнул и отозвался:

— Молодой человек! Вы думаете, что у ментального гибрида Якова Лукича и барона Бертрана де Борна, вдруг завелось в душе что-то святое только потому, что к ему на плечи пришили полосатые картонки со звездочками? Поверьте слову уже довольно пожилого химика — с такими, это не может быть от слова никогда… И сдается мне, что на доказательство вам этой "теоремы", мы зря истратили совершенно чудесную зимнюю ночь. "Русский офицер мирного времени" — это не профессия, а диагноз…

— Галина? — снова мой выход…

— Видите ли… — очень трудно словами объяснять вещи, которые сама понимаю скорее интуитивно, — Идеи, за которую от чистой души, отдаст свою жизнь человекообразный "доминант" — не существует в природе. Нет такой опции в программе! И личную инициативу, и готовность нести личную ответственность из "селюка-карьериста" выбивают в далеком голожопом детстве. Отчего потом они так успешны… Заметных административных высот в "системе" — достигают самые искусные манипуляторы, но никак не герои и не энтузиасты… Просто любой "офицер мирного времени", по своей социальной роли — назначен "изображать героя". Ну, так оно во всех пособиях по прикладной психологии написано… В реальности, от любой опасности для себя — "селюк" яростно уклоняется. Вспоминаем сталинский приказ номер 270 и шок, который он вызвал… Какая ещё моральная ответственность? Вопль "Я — ни в чем не виноват! Я только выполнял приказы… У меня подчиненные есть, вот они — обязаны…" — обыденная реальность. В то же время имеются вещи, за которые такой "офицер" готов убить… или послать на смерть других… Это — личная власть, почести и безнаказанность…

— Bertran de Born, — подняла голову Ленка, — жил в разгар эпохи Крестовых Походов, Всю жизнь воспевал "рыцарскую" доблесть, подвиги и сражения. Но сам в Крестовом Походе — не был ни разу. Ещё он прославлял честь и верность, но изменял своим покровителям при каждом удобном случае, а затем снова втирался в доверие… Средневековая "рыцарская этика" — фальшива и ненатуральна, как любительская театральная постановка. Включая отношения "лордов" с высшими "доминантами" и богом… Фокус, когда перед самой смертью феодала (всю жизнь грабившего и убивавшего), наспех "постригают в монахи" и облачают в рясу — прелестный образчик такой "деревенской хитрости". Бога (вездесущего и всеведающего!), оказывается, совсем нетрудно обмануть простым переодеванием! А монахам — прощаются все грехи "мирской" жизни и автоматически даруется царство небесное… Думаете, Яков Лукич просто так, от плохого воспитания, заморил свою же родную мать голодом и жаждой? Мог бы быстро задушить подушкой… Мужик бывалый, воевавший, рука бы не дрогнула. Он ведь — тоже хотел обмануть бога! По деревенски… "А я тут — не при чем… А я — слова грубого не сказал, пальцем её не тронул. Она — сама умерла, вот!" Христиане, обнять и плакать… У полковника Смирнова, в послужном списке, три эпизода "измены Присяге" и два эпизода "измены Родине"… На что вы надеетесь?

— Хоть что-то позитивное я сегодня услышу? — тяжело вздохнул каудильо, с надеждой повернувшись ко мне… Зря! Я могу только дополнить… Например — рассказать, как "богобоязненные православные казаки", сто лет назад, ударно разворовывали стройматериалы для своего же войскового собора в Новочеркасске… Скорее всего, не забывая креститься и посещать церковные службы.

— Попробуйте глянуть на ситуацию отстраненно… Всё повторяется! В прошлом веке — "селяне", воспользовавшись голодом и разрухой Гражданской войны, построили "коммунизм для себя". От бедности — кривой, косой и придурковатый. Но, на фоне "города" — более-менее жизнеспособный. Собственно говоря, тогда, устремления "сельского" и "городского" населения страны — отразили друг друга, словно в кривом зеркале. Сперва "город" грабил деревню войной, реквизициями и вооруженными продотрядами. Потом — "ножницами цен"… А "деревня" — грабила "город" якобы "мирной" спекуляцией продуктами питания. "Мирной" — она была в кавычках. Рядом-то — маячила голодная смерть. Не менее реальная, чем боевое оружие в руках "городских заготовителей", вычищающих деревенские амбары. И каждая сторона — считала себя "правой", стремясь силой навязать свою "хитрую правду" оппонентам…

— У каждого человека — своя собственная правда… — поддакнул завхоз. В чем беда…

— Вечно нищее, вечно голодное и одетое в лохмотья русское село, с 1918 по 1928 год — оказалось сильнее "города". Просто потому, что могло обойтись без городских товаров (которые тупо перестали производить). Потому, что реально без них обошлось. Домотканой одеждой, самодельной посудой, кустарной ковкой и прочим рукодельем. Едва завершилась Гражданская Война (внешней угрозой спаявшая непрочный союз рабочих и крестьян), как "деревня" посчитала "город" вообще лишним на этой земле, не видя ничего трагического даже в его возможной гибели. Пример "солидарности трудящихся" — в полный рост… Для средневековых народных восстаний, кстати — крайне характерный… Под шумок борьбы с угнетением, "город" и "деревня" пытались унасекомить друг друга с незапамятных времен… Однако, наш "город", в начале 20-х годов — выжил. Трудно, но взял верх… И тогда "селюки" — сами устремилась из родных мест, с простодушным намерением "хорошо устроиться". Любой ценой "примкнуть к очередным победителям". Вот вам и вся "деревенская мораль". Наступают немцы — перебегаем к немцам… Наступают "белые" — перебегаем к "белым"… Наступают "красные" — перебегаем к "красным"… Опять наступают "немцы" — снова перебегаем к ним. Патриоты собственного брюха, в каком-то смысле — "тоже почти патриоты". Лишь бы прибиться к "теплому месту и непыльной работе".

— "Безыдейность" — как принцип жизни?

— Во времена Французской Революции данный тип людей звали "болото". Расчитывать на какие-то их "моральные принципы" — глупо. Но полезно использовать — вполне… Наполеон, например — смог… И "большевики" тоже смогли… и потом нацисты с националистами… А вот Троцкий — не смог.

— Есть какой-то секрет?

— Ага! — заговорщически ухмыльнулась Ленка, — Все великие революционеры, стремясь к идеалам — наступают на одни и те же грабли… Меряют людей "по себе". Насильно тащат "к добру и свету" широкие массы обывателей, которых от разговоров о "высоких материях" клонит ко сну. Нет бы, для начала, поинтересоваться у "наличного электората" — а чего вам, ребята, самим-то хочется? И по итогам — хоть чуть-чуть откорректировать свои "великие" планы в сторону реальности. А потом дико удивляются, обнаружив, что пока они геройствовали "болото" — везде пролезло, заняло видные посты и уже само диктует недавним пламенным революционерам "правильную политику". А кто уперся — убивает…