Павел Кучер - Афинская ночь

— Конечно! — словно Жанна д'Арк, выпятила вперед подбородок филологиня, — Дедуля меня не зря усиленно инструктировал. И не он один… "Армия мирного времени" и "боевое братство" — явления несовместимые… Маршал Малиновский — точно знал разницу, полковник Смирнов — её чует, а вот вы… крутите носом. Вопрос вонючий, но решать-то его — вам!

Дергать тигра за усы — вредное для здоровье занятие. А если медведя? Соколов — аж всхрапнул от негодования… Что особеннно жутко — на вдохе… Как неведомое науке пещерное чудище.

— Некоторые, — не моргнув глазом продолжила Ленка, — считают "культурологию" видом интеллигентской болтовни. На самом деле — это метод, как вести себя с людьми, которые за неверное слово — могут сразу убить. Кое-что — "под грифом". А в основном — надо просто много запоминать…

— Некогда! — вполголоса рявкнул Соколов.

— Пример с "Бравым солдатом Швейком" — вам понятен? — каудильо молча кивнул.

— А пример с Войновичем — требует комментария. Он себя возомнил "новым Гашеком", попытался сочинить отечественный вариант "Швейка". Ещё в 60-х годах — накропал "Приключения Ивана Чонкина". И жидко пернул в лужу. Поскольку не воевал и не владел материалом. Хотел роман-анекдот. Получился — гнилой пасквиль. Юрий Никулин, к например, при таланте юмориста на уровне Гашека — о войне развязных шуток избегал… Потому, что воевал сам. На Финской и на Отечественной. Пояснить?

Соколов с завхозом — переглянулись. Говорящий ящик — утвердительно хрюкнул.

— Известен "культурный феномен". Отечественную Войну 1812 года русское дворянство считало "своей". А вот русское население — относилось к ней достаточно равнодушно.

— Точно! — прокомментировал селектор, — Если бы тогда всех бар унесли черти… или перебили французы, мужики бы — только облегченно перекрестились. Причем — не снимая шапок…

— Первую Мировую войну — в России рядовые мобилизованные "своей" тоже не считали. Великую Отечественную войну, а до того Гражданскую — наоборот. Большинство населения СССР их обе — считали "своими". Зато господа и ответственные товарищи, кадровые офицеры и примкнувшие к ним начальники — в точности наоборот.

— Что-то такое слышал…

— Разрыв "культурного кода"! У советской номенклатуры, тема Отечественной войны — крайне не популярна… "Враги сожгли родную хату", в этой страте общества — сроду не пели. Отсюда все странности поведения более-менее высокопоставленных аборигенов "позднего совка". Особенно — у детей этих аборигенов. В том числе — наблюдаемые у Смирнова… Вы меня извините, но я сама оттуда.

— Бред!

— Разбираем по пунктам, — эта снисходительная улыбочка меня конкретно выбешивает, — Зачем после Революции массово побежали к "красным" всевозможные "рангово озабоченные селюки" — мы обсудили. Но, главная сверхзадача "красных" — построение нового мира и воспитание нового человека. Создание на основе русского народа, ни много ни мало — "нации аристократов". После победы над эксплуататорами, в голодной и разоренной стране — моментально началась "революция в культуре".

— Которая новоявленных "красных бар" — уже совершенно не интересовала, — хмыкнул селектор, — Да, вы правы, разрыв "культурного кода"…

— Интересно стало уже в ранних 20-х годах… В каждом городе, в каждом поселке, на каждом крупном предприятии — для народа начали открываться "Дома Культуры". Куда не плюнь — "Дом культуры профсоюзов", "Дом культуры металлургов", "Дом культуры речников", "Дом культуры Красной Армии"… — в "модуле" повисла тишина.

— Это, который в Москве? — периодически каудильо удивительно наивен.

— Это, которые везде, — отчеканила филологиня, — Были! До войны… После 1945 года, на их месте — везде стали "Дома офицеров". Почувствуйте разницу.

— Так офицеры после войны и появились…

— Офицеры появились в 43-м году, — в голосе Ленки звякнул металл. "Дома офицеров" — только после массовой демобилизации… Причем, вплоть до самого конца 60-х годов — они считались общедоступными для всех категорий военнослужащих. А до уничтожения института "сверхсрочников" — реально и были. У Войновича, в том стихотворении — как раз зафиксирован переходный этап. "Боевого братства" — больше нет, но говорить об этом вслух — в СССР всё ещё считается неприличным. Рушится иллюзия "равноправия". Но ещё живы те, кто видел, как "золотопогонников" штыками топят в сортирах.

— Простите, какое равноправие может быть между рядовыми и командным составом? — у завхоза тоже "порвало шаблон"… забавно…

— Самое обыкновенное. Право на культурное проведение досуга. Право на всестороннее развитие личности. Право почитать умную книжку, послушать хорошую музыку… со знакомой девушкой потанцевать. Даже для конца XIX века — согласна, дикость. Для 20-х годов — совершенно нормально.

— Эх, не служили вы девушка в нашей армии… — обиделся всезнающий Лев Абрамович.

— Зато, книжки читала! Это безобразие — задолго до войны началось, между прочим… Сейчас вспомню! У одного мемуариста, из "бывших", в воспоминаниях о Черноморском флоте 20-х годов, явление описано где-то примерно так:

Ленка зажмурила глаза, реконструируя цитату…

— "… эта категория унтер-офицеров и "офицеров военного времени", 1890–1900 годов рождения, выходцев из среды среднего крестьянства, с "начальным" или, изредка, "неполным средним" образованием, в 20-30-е годы — составила основную часть командного состава Красной Армии, а к 1940 году — и основную массу генералов. Чисто мужицкая цепкость и неуёмное стремление пробиться наверх, хоть бы и по чужим головам, а тем более, не считаясь с числом чужих отдавленных ног — сочетались у "красных командиров" с присущим русскому зажиточному крестьянству подобострастием к начальству и глубоким презрением к нижестоящим. Всё это, вкупе с низким уровнем общего и военного образования и фельдфебельско-унтерским "типом личности", делало их малоспособными к самостоятельному повышению собственного культурного и военно-профессионального уровня. Их основные интересы — лежали далеко за пределами воинской службы, сводясь к "самоутверждению", посредством усиления внешних признаков власти… В фондах Музея героической обороны и освобождения Севастополя — хранится машинописный текст воспоминаний Цальковича, который в 1925–1932 годах был начальником управления берегового строительства Черноморского флота. Между прочим, тот отмечал, что к середине 20-х годов командный состав ЧФ поделился на две равные части. Одна состояла из бывших кадровых офицеров царского флота, другая — из бывших кондукторов, флотских фельдфебелей, унтер-офицеров и боцманов. Обе эти части беспощадно враждовали друг с другом и единственное, что их объединяло — стремление выжить матросню из Севастопольского дома военморов им. П. П. Шмидта (до того — бывшее Офицерское собрание)".