Юрий Ижевчанин - Критический эксперимент 2033

— Так что же делать с ними? Убивать — они возрождаются. Запрещать — они личину надевают.

— Единственный способ, который я вижу, но к этому надо подвести римлян постепенно. Пусть лихоимство останется легальной профессией, но ростовщик должен быть самым подонком общества, хуже клеймённого раба, хуже заработчицы или заработчика из таверн Лупанара. Пусть он остаётся богатым, надо даже поощрять их одеваться со всей роскошью, чтобы внешняя роскошь была признаком тяжелейшего и несмываемого позора. Но нужно, чтобы любое общение с таким марало обычных граждан, чтобы они не имели права голоса нигде, кроме суда, в котором рассматривается их дело. И учтите, что ростовщики, желая пролезть к власти, начнут вопить о свободе, равенстве и братстве, о неизбежно бывающих ошибках и злоупотреблениях властей предержащих, о правах человека. Если кто-то говорит о правах человека, не ставя впереди их его обязанности, а тем более о неотъемлемых правах, то он защищает права самых отъявленных негодяев и бесчестных личностей, или же одурачен сладенькой ложью Люцифера.

— А теперь об извращениях.

— Беда в том, что с Божьей точки зрения любой крупный город сам по себе является извращением. Значит, он порождает пороки, способствует их процветанию и проявлению у тех, у кого они сдерживались уздой приличий. Есть и другие места, где нет возможности естественных страстей, например, воинский отряд в длинном походе. Значит, появление извращений неизбежно, как и появление воров, убийц, блудниц. Но, если они становятся нормой, они начинают агрессивно вытеснять семью и приводят к вымиранию. Поэтому нельзя наказывать за них, пока они делаются тайно, но нельзя допустить их открыто. Поэтому их необходимо клеймить как грязь и мерзость, чтобы не было соблазна хвастаться ими.

— Но если большие города — извращение, не должны ли мы разрушать их и всех переселять в деревни и маленькие городки?

— Многое может быть сделано лишь в больших городах. Поэтому нужно лишь предупреждать людей о грязи и мерзости, неизбежно возникающей в них. Нужно развенчивать сказки о том, что в большом городе жить легче и лучше. Нужно в проповедях показывать, как падают духовно знаменитости, как теряют себя в большом городе хорошие люди, как он калечит людей. Большие города как болото, как ламии. Они завлекают людей и съедают их. В них обязательно детей будет меньше, чем нужно для выживания народа, и они могут жить, лишь высасывая соки из окрестностей. Если их станет слишком много, их жители погубят Землю и весь наш мир. А если их будет слишком мало, люди не пройдут Путь, который предназначен им Богом, спрятавшись от трудностей его в деревенской идиллии.

После вечера трудных вопросов Луллий куда-то исчез. Мастарикс и Медония отмалчивались по поводу того, что же случилось с коллегой?

На очередных выборах консулами стали приличные люди: в третий раз избрали Спурия Кассия Вецеллина, а в коллеги ему дали Прокула Вергиния Трикоста Рутила, двоюродного брата бывшего хозяина Вулли. Они заключили договор о вечном союзе с герниками, согласно которому две трети земель герников было предназначено для выведения новых колоний, в которых могли участвовать и герники. В остальном договор был подобен договору с латинами. Но этот успех в мирном строительстве стал новым источником внутренних раздоров в Риме.

Кассий выступил на комициях с необычной речью:

«Квириты! Державный народ Рима! Ныне Рим стал не только главой своих земель, но и главой союза, первым среди равных. Поскольку союз наш триедин, мы убедили герников, что по справедливости надо землю делить на три части. А поскольку соль земли римской — плебеи, а патриции и так достаточны, я предлагаю половину новых земель отдать плебеям. А половину нашим верным союзникам-латинам».

Народ разразился бурными рукоплесканиями и приветственными возгласами. Квесторы и трибуны призвали граждан к порядку и собрание продолжалось.

«Но это лишь часть справедливого решения. Общественными землями бесчестно завладели частные лица. Нужно отобрать излишки у незаконных посессоров и распределить между плебеями и союзниками».

Большинство зааплодировало ещё более бурно. А сенаторы и патриции встревожились. Покушение на их богатство настолько возмутило отцов, что они стали, по примеру плебеев, собираться по ночам, только не на холмах, а в домусах ведущих сенаторов. Поскольку сразу было ясно, что в любом случае народу придётся кинуть кость, на следующем же заседании Сената было предложено увеличить число трибунов до пяти, и Народное собрание с ликованием приняло это. А тем временем сенаторы начали тихую агитацию среди народа.

— Кассий уже трёхкратный консул. Но этого ему мало. Он хочет единоличной власти, хочет стать царём. Поэтому он бросает вам, плебеи, этот «щедрый дар».

— Чтобы стать царём, нужно подавить сопротивление патрициев. Кассий призовёт в Рим подкупленных его решениями латинов и герников, и вы, квириты, сразу окажетесь на положении спартанских илотов у наших бывших союзников и их нового царя.

Вергиний, почувствовав, что агитация уже даёт свои плоды, выступил на очередных комициях.

«Кассий, скажи нам, угоден ли олимпийцам и Неведомому Богу твой якобы щедрый дар? Почему это ты вдруг стал столь благороден за чужой счёт? Не потому ли, что ты хочешь сделать большинство плебеев обязанными себе, дабы добиться личной власти. Народ римский не склонился перед Кориоланом, пытавшимся добиться власти силой. Так допустит ли он, чтобы теперь Кассий добился её грубым подкупом?»

«И второе. Мы, римляне, главы союза. Так зачем же раздавать союзные земли другим? Если уж союзники хотят поселиться на них, пусть они идут в римские колонии и становятся римскими гражданами sine suffragio (без права голоса). Иначе они на комициях и плебисцитах просто задавят коренных римлян числом».

«Подумайте, квириты, и не поддавайтесь на лесть. Вспомните, сколько бед принесло Риму то, что, поддавшись на сладкие обещания, народ в прошлом году избрал недостойных. Но и достойный человек может занестись. Ведь Кориолан был достойнейшим, пока не поддался гибельным страстям и надмению. Male facere qui vult, nunquam non causam invenit. (Желающий навредить всегда найдет причину)».

Народ разделился, даже многие плебеи оказались теперь противниками аграрного закона. А Квинт взирал на всё это с грустью. Он чувствовал, что буча, поднятая Кассием, на самом деле ориентирует римский народ в неверном направлении. Ведь многие даром полученные участки будут немедленно пропиты, проданы, отобраны силой. В молитву он смог вставить лишь намёк: «Legem agrariam unum diem vivant» (Аграрный закон проживёт один день). Но это ещё усилило оппозицию аграрному закону. А люди стремились разгадать слова Квинта, тем более, что вскоре их повторил и царь Аппий.