Юрий Ижевчанин - Критический эксперимент 2033

В трибуны были избраны, в частности, трое тех, кто обещал бороться за аграрный закон. На очередных комициях трибун Гай Силий выступил с яркой речью:

«Отцы-сенаторы и державный народ Рима! Аграрный закон касается земель, лежащих вне померия и вне нашей трибунской власти. Но противодействие ему идёт внутри Города: на комициях, на заседаниях Сената, и даже путём жесточайшего и отвратительного применения отцовского права к человеку, трижды избиравшемуся консулом. Он был оболган, как стремящийся к единоличному правлению, к царскому венцу, назван вторым Кориоланом. Поэтому я, как защитник интересов народа, ставлю на рассмотрение предложение снять клеветнические возражения против закона и вновь поставить его на рассмотрение Сената и народа. Тем самым я остаюсь в пределах нашей власти и наших законов, и отстаиваю нарушенные права одураченного народа».

Но сенаторы напомнили о предсказании, что аграрный закон продержится один день, вдобавок истолковав его так, что принятие закона неминуемо вовлечёт Рим в тяжелейшую смуту и приведёт Город к падению. Вместо аграрного закона комиции занялись выбором дневных децемвиров для продолжения работы над семейным правом. Квинту пришлось вместе с ними запереться в храме.

Обсуждение произвело на него самое тягостное впечатление. Долго мусолили вопрос, есть ли у женщин разум и душа? (Квинту вспомнилось, что Вселенский собор христиан принял решение, что женщина тоже человек, большинством в один голос) и выдали норму права, согласно которой женщина, освободившаяся из-под власти мужа, отца или хозяина, должна состоять под опекой почтенного родственника. Затем, подумав, освободили из-под этого наблюдения весталок. Тут Аппий, посмотрев на Квинта, вдруг начал молиться: «Altior ceteris deus, si dea non» (Не возвышай бога или богиню своих над остальными). Квинт присоединился к молитве. Растерянные децемвиры стали обсуждать предупреждение, и в конце концов добавили к весталкам женщин и дев, давших нерушимый обет богу либо богине, почитаемым в Риме «virgo vel mulier, dedit irrefragabiles uotum deo vel deae Romam colebatur», сочтя, что они находятся под опекой божеств и сами могут отвечать за себя перед людьми. После чего весталок оставили как частный пример.

Децемвир Атерний после этого вытер пот с лица, облегчённо вздохнул и произнёс то, что на несколько минут разрядило обстановку и вызвало веселье:

«Да… я представил себе, каково было бы быть опекуном Велтумны и нести ответственность за её деяния».

Когда же начали обсуждать дальше, то Квинт почувствовал, что надо сбить с «не подлежащей обсуждению истины», что римскую фамилию может возглавлять лишь pater familia, и дать возможность, хотя бы временно, пока нет совершеннолетних и вошедших в разум детей либо внуков, руководить пожилым, почтенным и добродетельным матронам. Он счёл наилучшим привести одну из позитивных и благороднейших заповедей единобожия:

«Honora patrem tuum et matrem tuam, sed bonum etiam esse ut sis longaevus super terram» (Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет и да долголетен будеши на земли)

Смущённые децемвиры начали препираться ещё более бестолково, и раздражённый Квинт начал вставлять намёки заведомо тёмные и в корявых стихах, подобно Дельфийскому оракулу, сибиллам или Нострадамусу. Например:

Не устоит на единой ноге вся держава,

И не удержится лишь на столбе вся семья.

Аппий сначала дико посмотрел на Квинта, а затем с удовольствием включился в игру. Взбешённые децемвиры, которых удерживала лишь боязнь богохульства и проклятий богов, в конце концов постановили: «Поскольку децемвират не является публичным обсуждением, царь жертвоприношений и верховный фламин могут говорить прямо, если им необходимо разъяснить советы богов, и вносить предложения и поправки. Это право отменяется на время, когда децемвиры голосуют».

После этого Аппий и Квинт единодушно внесли предложение: «Mater familiae honesta et bona matrona potest esse, unius uxoris virum, matris aut aviae omnium liberorum, si homines rationem bono et pubis amet neque» (Матерью семейства может быть почтенная и добродетельная матрона, жена одного мужа, мать или бабка всех его свободных мужчин, если мужчины семейства не вошли в зрелый возраст либо в добрый разум). После этого везде слова «pater familia» были заменены на «pater vel mater familia».

А в заключение Аппий, ехидно посмотрев на Квинта, внёс предложение:

«Поскольку Рим получил ещё одного могущественного божественного защитника и ещё один почтенный и признанный культ, основанный тем, кто ныне называется Квинт Эбуций Фефилий Гладиатор Фламин, необходимо основать новый род Фламинов, и пусть его основатель сменит имя и назовёт cognomen себя и всех нынешних членов его семейства. Его отпущенники и клиенты также переходят в новый род».

Все восприняли это предложение как средство для Аппия избавиться от тяготящей его клятвы посредством остроумного юридического хода: «враг» не сохраняет ни кусочка из названного Аппием в клятве имени. А Евгений теперь стал Eugenius Flamin Rusena.

Патриции-децемвиры стали поздравлять Евгения с принятием в ряды патрициев, но плебеи-децемвиры наложили вето и дополнили новеллу Аппия словом, что род плебейский. Патриции, скрипя зубами, согласились.

За время, пока Евгений сидел в храме, к пристани Остии подошёл богато украшенный резьбой галльский корабль. На нём прибыло посольство, состоящее из двенадцати почтенных друидов, сопровождаемых тремя друидками, слугами, охранниками из числа элитного войска голых кельтов, и переводчиком Луллием. Они представились консулам и Сенату и были взяты под покровительство римского Сената и народа. Им выделили дом в Риме и назначили содержание. Естественно, через пару дней посольство явилось на Склон.

-

Четыре месяца пробыло посольство друидов в Риме. Примерно четверть времени они посвятили знакомству с самим городом и римскими обычаями, переговорам с государственными мужами. Остальные три месяца ушли на детальное знакомство со Склоном, с «рыцарским орденом» и с новой религией.

Начиналось всё крайне дружественно и вежливо. Друиды в первые дни разговоров о делах на Склоне практически не заводили. Они поставили невдалеке от алтаря Неведомого Бога свой алтарь и приносили на оба алтаря в жертву целые плоды и ягоды, а также капли вина и кусочки еды. Цветы никогда не возлагались и благовония не воскуривались. Когда позже Сияния спросила Медонию, почему друиды не жертвуют цветы, та ответила:

— Цветок должен быть оплодотворён и превратиться в плод. Оторвав его от корней, вы превращаете цветок в того, кто, ради мнимой возможности всё-таки выполнить своё Предназначение, будет всеми силами вытягивать энергию прежде всего из тех, кто его срезал и кому он подарен. Он не жив и не мёртв. Поэтому такая жертва не угодна Отцу и Матери Природы.