Евгения Петренко - Воины облаков

Чаупи-тута не было страшно. Он знал, что не виновен. И, даже если его посадят в клетку со змеями, как грозил этот безобразный человечек, боги защитят его. Иначе и быть не может. Но ему было стыдно, что какие-то, пусть даже не знающие его, люди, хоть на минуту поверили, что он может взять чужое.

Он доверчиво и терпеливо выдержал всю процедуру, когда Ирина измазала его руки краской, а потом начала оставлять на белых листочках аккуратные оттиски его маленьких пальчиков. С Тупаком всё было с точностью до наоборот. Он извивался и кричал, что его хотят извести колдовством, но заткнулся, когда Ахау сказал, что так себя ведут только виновные.

Когда его подлость была полностью изобличена, оставалось решить, как наказать преступника.

Ирина и Ахау во время проверки ушли из комнаты, чтоб нельзя было обвинить их в каком-нибудь колдовстве, как пытался до этого сын вождя. Теперь они вернулись.

— Пуна, — обратился мой друг к вождю, — и вы все, присутствующие здесь, высокие и мудрые люди. По закону чачапойя, до десяти лет ответстственность за проступки детей несут родители. Но родители этого мальчика ньюста Вилка и вождь Вакралла ничем не запятнали своей чести. Мой учитель, который взял на себя ответственность за этого ребёнка, тоже.

Он говорит, что в этом возрасте дети уже перестают смотреть взрослым в рот. Они их ещё слушают, но уже не слышат. Жестоко судить честных людей за преступление, которого в конце-концов не случилось. Но этот мальчик ленив и избалован, и вряд ли надолго остался бы учеником шамана. Ему нужна строгость и дисциплина, которой ему не дали прежние воспитатели. Я хочу просить друга Вакраллы, вождя и воина, который должен жизнь отцу этого мальчика, восстановить честь друга. Пусть он возьмёт его от семьи, в казармы своего города, чтоб его воспитанию не помешала излишняя мягкость родителей.

Пусть сделает из него настоящего воина и вернёт долг.

Чаупи-тута понимал, что Ахау нашёл, быть может, самый мудрый выход из положения. Поняли это и остальные.

— Мы сохраним тайну произошедшего, до пятнадцатилетия мальчика, до праздника посвящения и, если за это время он выправится и больше ничем не запятнает себя, тайна останется тайной. В другом случае вождь Пуна, которого мы просим стать независимым наблюдателем, — продолжал Ахау, — обьявит его янакуна своего города.

Тупак, всё это время недоверчиво и злобно глядевший на присутствующих, ахнул.

Чаупи-тута тоже вздрогнул. Он, только что, был готов, несправедливо осуждённым, отбыть наказание в страшной клетке, но пожалел глупого мальчишку, только представив его в положении янакуна.

2ноября-12ноября.

Наш вечер в городе закончился представлением для гостей и застольем. Но дневное происшествие накладывало на празднество отпечаток тревоги. Должник Вакраллы, Алли (имена чачапойя всё говорят о людях), был именно таким как его имя — добрый, порядочный, здоровый, весёлый. Но ещё и очень наивный. Хотя нет, это слово вряд ли подходит вождю, скорее бесхитростный. Замечательный воин, но справится ли он с, уже вложенными Вакраллой, в мозги Тупака, гадкими наклонностиями? Ну, может, жёсткое мужское общество поможет. А ведь Вакралле не помогло. Только развило его интриганство.

Но Ахау решил правильно. Из-за поступка мальчишки могли пострадать и хорошие люди, да и он ещё малыш, тоже должен получить свой шанс.

Алли уехал ещё днём, забрав мальчика с собой. Он должен был вернуться и рассказать вождю о будущей судьбе его сына и дать мальчику проститься с родителями. Он нагонит нас до нашего прихода в свой город. До него ещё было далеко, а мы шли медленно, заходя в деревни и останавливаясь на день в каждом большом поселении.

Деревня Чаупи-тута оставалась в стороне от нашего пути, но мы пообещали мальчику, что на обратной дороге, обязательно, заедем проведать его семью.

В конце концов, чтоб объехать все посёлки и махонькие деревушки прийдётся год потратить. А с нами ехали вожди больших городов, и их долгое отсутствие составляло неудобство и, даже, в некоторых случаях, опасность для их людей. Именно потому, города приграничные прислали не вождей, а старых уважаемых воинов, которые были привычны к длинным переходам и передали бы в своих городах всё, что они узнали о посланниках Инти. Мы тоже не собирались идти по приграничью, так как там всегда можно наткнуться на отряды соседних племён, далеко не все из которых были мирными. А так же могут встретиться небольшие банды отверженых, бежавших от своих племён, из-за совершённого преступления, трусости в бою. Воинам городских дружин бесперспективно гоняться за ними по горам, где можно найти сотни укромных мест. Только уж если сильно докучать начинают, выходят ловцы со следопытами-охотниками. Такие группки, обычно, действуют в приграничье, схватил-удрал на соседнюю территорию, затаился.

Описывать каждое поселение, где мы останавливались проездом, особенно не сближаясь с людьми, а, скорее, отбывая официальный визит, мне не очень охота.

Напишу только о некоторых интересных моментах. К посёлку Альпаманта Юаки, что означало родник или источник, мы попали в день покаяния. Такие дни раз в году назначались шаманами поселений, и постоянной даты не имели. Причём, в разных местах этот день мог быть в разное время. Сама церемония покаяния проходила следующим образом: люди селения приходили к источнику с проточной водой, где шаман принимал всех желающих. Никто не заставлял их приходить, обязательным процесс не считался, но говорили, что тем, кто до праздника Инти, не расскажет о совершённых проступках и дурных мыслях и не примет добровольного наказания, боги могут послать несчастья и болезни. Всё рассказанное, оставалось тайной, если человек соглашался с назначеным покаянием.

Шаман принимал кукурузную лепёшку и отрывал от неё кусочки, бросая их в воду, пока пришедший говорил о содеянном. Если лепёшки не хватало, кающийся мог стать янакуна на весь следующий год. Ну, а, если оставался кусок, его отдавали белой ламе, предназначеной в жертву Инти на этот год. Чем упитанней было животное, тем больше удачи полагали получить жители в следующем году.

Мы приняли участие в церемонии, что бы люди убедились во всеобщем равенстве перед богами. Ахау был совершенно счастлив, что мы согласились. Очевидно, для задуманного Пушаком, это было очень важно.

Я не стала рассказывать о вожде, это был не мой грех, но о своей страсти рассказала, как и о своих сомнениях. Не назвала только имени. Шаман прекратил щипать лепёшку.

— Это весь твой проступок? — спросил он с улыбкой. Любовь должна быть свободной. Неизменным должно быть слово. Если бы ты дала слово быть с любимым всю жизнь и изменила ему, это был бы твой грех. Если бы бог дал вам ребёнка, а отец отказался принять данное богом, это был бы его и твой грех, потому что мужчина видит телом, а женщина душой, и, если она не признаётся себе, что выбрала не того человека, то бог наказывает её одинокой жизнью в позоре, а ребёнка бедностью и несчастьем матери.