Александр Харников - Дунайские волны

– Но датчане после этого нас возненавидят.

– Oderint, dum metuant [22] Пусть ненавидят, лишь бы боялись ( лат .). , – похоже, королева вспомнила сегодня уроки латыни, которую она изучала в совсем юном возрасте. – Они и так нас ненавидят лютой ненавистью. А вот что-либо против нас сделать – кишка тонка. Да и морковок [23] То же, что и пряников в русской поговорке. им можно подбросить – торговых преференций, например. А когда разберемся с датчанами, поработаем с пруссаками, голландцами и бельгийцами. Вряд ли они будут настроены на активное противостояние нам. Преференции, кстати, можно оставить для голландцев и бельгийцев… Так ты сможешь прислать хотя бы несколько кораблей? Чтобы датчане сразу поняли, что надеяться им не на кого.

– А как быстро это нужно сделать?

– Видишь ли… Промедление может привести к появлению русского флота у берегов Дании. Поэтому действовать надо как можно быстрее, прямо сейчас. В Портсмуте уже готова эскадра для этой операции. Она выходит в море уже послезавтра.

– Тогда могу помочь только тем, что у меня в Кале, – Наполеон огорченно развел руками. – Только я боюсь, что это оголит наше северо-восточное побережье…

– А кого вам бояться? Русских не будет, с нами и нашими бывшими заокеанскими колониями у вас хорошие отношения, испанцев и португальцев можно не брать в расчет, да и у голландцев флот уже не тот. Тем более, как я слыхала, у вас скоро появится несколько десятков новых кораблей.

Наполеон кивнул.

– Хорошо, Виктория. А что насчет Черного моря? По моим агентурным данным, австрийцы уже начали вывод войск из Дунайских княжеств. Как только они уйдут, русские снова туда вернутся. Полагаю, что их операция начнется в течение месяца.

– У меня такая же информация. Вероятно, они опять возьмут Толче, и далее будут осаждать Силистрию. Возможен и удар по Бабадагу и оттуда по Кёстендже. Либо вдоль Дуная на Рущук.

– Предлагаю усилить гарнизоны этих городов нашими войсками и артиллерией. Тем более что турки уже просили об этом.

– Хорошо, пусть будет так. Если вы позаботитесь о Силистрии и Рущуке, то мы усилим гарнизон Кёстендже и переведем туда часть флота из Варны.

– Согласен, Виктория. И как ты блестяще разбираешься во всех этих военных вопросах! – Наполеон не смог сдержать восхищения. – Если бы ты не была бы королевой, то из тебя получился бы отличный полководец.

Виктория скромно потупила взор и таинственно улыбнулась, после чего сказала:

– Ну, тогда давай позовем наших сопровождающих. Ведь все, что нам было нужно, мы обсудили. Дадим и им блеснуть свои красноречием…

19 октября 1854 года.

Париж, пивная «La Mère Catherine»

Игнаций Качковский, «Польша молодая»

Мой дед, Игнаций Качковский, был офицером армии Наполеона. Вместе с ней, он ушел в 1812 году в поход против России, где и остался лежать под Малоярославцем. А в Париже у него остались жена и сын, Анджей Качковский, мой будущий отец.

Отец пошел по стопам деда и тоже стал офицером. После двух ранений в Северной Африке его отправили лечиться на родину, в Париж. Тогда же он женился на моей маме, и у них родились сначала я, а потом и моя сестра. Но когда в 1830 году началось Ноябрьское восстание в Польше, он, несмотря на ранения, уехал воевать с русскими, где погиб в битве при Остроленке. Как потом рассказал один из его сослуживцев, его попросту бросили на поле боя. Когда его наконец подобрали русские, было уже поздно что-либо сделать, хотя они и попытались. Умер он не от ранения, а от того, что его при бегстве затоптали копытами обезумевшие от страха уланы.

Хоть маме деятели эмиграции и обещали назначить пособие за погибшего отца, ни сантима она так и не увидела. Зато получила небольшую пенсию от французского государства, как вдова офицера, раненного во время боевых действий. Тем не менее средств постоянно не хватало, и маме пришлось продать дом на окраине Парижа и переехать в один из пригородов, а также открыть швейную мастерскую, где ей помогала сестра. После этого у нас появились хоть какие-то, но деньги, и меня отправили в школу.

Через несколько лет мама вышла замуж за какого-то польского поэта. До свадьбы он дарил ей и нам подарки, обещал составить мне протекцию в будущем при поступлении в высшее учебное заведение, уверял маму, что его поэзия столь гениальна, что ей не придется работать. Но не успели они пожениться, как мне было объявлено, что на мое дальнейшее обучение денег нет.

Мне было шестнадцать лет, и я пошел служить в армию по контракту, став зуавом. После ранения в Алжире я ушел в запас в чине сержанта. Но когда я приехал домой, то обнаружил, что мама до сих пор работает, сестра ей помогает, а ее новый муж лишь лежит на оттоманке и пишет стихи. Более того, и у мамы, и у сестры на лицах были свежие синяки, а на сестру ее «папочка» бросал столь откровенные взгляды, что я заподозрил худшее. Но стоило мне лишь открыть рот, чтобы возмутиться, как «великий поэт» попросту выгнал меня из дома, а мама присовокупила, что больше я ей не сын.

Какие-то деньги у меня оставались, и я решил не спешить с поиском службы. Память отца и жгучее желание отомстить русским привели меня в «Коло Польске», кружок, созданный генералом Людвиком Мерославским для подготовки новой освободительной войны с азиатскими варварами. Через два-три месяца ко мне подошел некто Михал Коморовский и попросил меня остаться после одного из собраний. Он расспросил меня про отца, про службу в армии – ему почему-то понравился тот факт, что я был чемпионом своей части по стрельбе. А потом он вдруг спросил:

– Готов ли пан отдать свою жизнь за свободу Польши?

– Да, готов.

После чего он мне рассказал, что при кружке есть тайная организация, «Польша молодая», которая готовится к участию в войне с русскими. Часть ее уже действует в логове врага, а другая будет готовиться здесь, в Париже, попутно выполняя определенные «акции». Готов ли я в них участвовать?

– Да, готов! – сказал я без тени сомнения, так и не решившись спросить, что он подразумевает под словом «акции».

К моему удивлению, мне сразу начали выплачивать неплохие деньги, вначале ничего не требуя взамен. Примерно через месяц мне поручили убить некоего поляка из отеля «Ламбер», которого подозревали в работе на русских. Я проследил за ним и вскоре узнал, что у него есть невеста, но он любит иногда захаживать в «дома терпимости», некоторые из которых находились на окраине Парижа. В один прекрасный день – точнее, в одну прекрасную ночь – я выстрелил ему в голову в тот момент, когда он выходил из одного из них и проходил под газовым фонарем. Полагаю, что он умер счастливым…

Последовала еще парочка подобных «акций», а потом мои задачи изменились. Моим командиром так и остался Коморовский. Впрочем, я не знал более никого из организации в лицо. Жалованье мое, однако, удвоилось. Теперь я занимался отбором новых кандидатов – всегда по наводке шефа – и координацией «акций». Каждый новый рекрут должен был быть повязан кровью. Кстати, по моей настоятельной просьбе, второй жертвой мне разрешили назначить маминого мужа.