В. Бирюк - Герцогиня

Сожаления о брошенности в такой ситуации показались ей неуместными.

— Жаль, что это скот не побрезговал мною, как старой тряпкой, с самого начала, когда я шла в спальню. Кстати…

Воспоминание о цели. О собственной спальне. О предшествующей ночи сюнымНиклотой…

Какие… бессмысленные, ничтожные мелочи! После всего… что с ней здесь… когда её…так…Какие ободриты?! Когда только что… такое… учиняли и исполняли… на ней… в ней… с ней…

Планы, предшествующие этой ночи, мысли и чувства её первой половины, казались совершенно… потусторонними, не из этой жизни, не про неё. Вообще. Сказкой из повествованиях о ангелах небесных. Которые устраивают, там, на небесах, заговоры, войны, мятежи. Вон, как Павший ангел. Но их же так не…! До глубины души, до глубины тела…

То, что было до того, как она повернула в темноту короткого коридора перед своей спальней, и то, чтослучилосьпосле… никак не связывалось, ничем не объединялось.

Думать о чём-то "до", вспоминать, представлять было… безумно горько. Тяжело. Невозможно. А думать о том, что "после"… невозможно. Стыдно, противно, больно. Нечем. Мыслей — не было. Куски ощущений. Отвратительные. Рваные. Болезненные. Хотелось завыть. Биться головой о стены. Чтобы сделать себе ещё больнее. Чтобы выбить эти воспоминания. Чтобы выплеснуть мозг. Чтобы не жить.

Но откуда-то из глубины сознания выплыла сардоническая кривая усмешка:

— Ну-ну. Первый раз, что ли? Расслабилась, дурёха. Помягчала, бдительность утратила. Утратилаожидание мерзости со всех азимутов. Да, больно, гадко… У-у-у-у! Но — и это пройдёт.

Продолжая нахлёстывать собственное самолюбие собственной же злой насмешкой:

— Что, дура, коль головёнка хренью заполнена, так и брюхо хреном накачают. Хорошо хоть, не понесу от этого… скота. Новых маленьких скотёнышей не будет.

Злость на себя, формы слов: будет — не будет, формы будущего времени, заставили вспомнить о настоящем.

И она встревожилась.

— Сколько сейчас времени? Уже рассвет? Сейчас придут слуги, увидят меня… такую. Пойдут слухи, толки. Никлота не поедет на Север. Всё пропало. Если не выберусь.

Она снова пошевелилась. И, к радости своей, обнаружила, что завязки на её кистях развязаны. Рискнула отползти из-под "крышки гроба". Кажется, рядом никого нет. Но, уверяя себя в этом, она каждое мгновение ожидала натолкнуться на препятствие. На то твёрдое колено, которое раздавливало в стороны её бедра. На те железные пальцы. Терзавшие её телоизнутри и снаружи. Да хоть просто на сапог своего недавнего хозяина. Только что — хозяина всего её тела, души. Мыслей и чувств. Страха и боли. Триумфатора, взявшего жестоким штурмом её крепость. Втоптавшего в пыль и каменную крошку древнего пола.

Сперва нервно, потом, заставив себя успокоиться, испугавшись запутаться, она освободила руки. Встала на колени, продолжая напряжённо вслушиваясь в тишину вне кокона. Слепо развязала удерживающий ком материи на её голове пояс. Стянула его. И замерла, не осмеливаясь снять последнюю преграду перед взглядом на окружающий мир. Ожидая… Чего-то — удара, хохота, пинка, плети… И плащ сам, просто по закону того самого Исаака, развернулся, съехал с её головы.

Она стояла на коленях посреди небольшой ниши, в двух шагах от коридора к своей спальне. У стенки — тяжелая дубовая скамья. Видимо, ровесница того первого императора. Наступал рассвет, слабенький отсвет от далёких окон-бойниц позволял оглядеть помещение. Кроме пыли и каменной крошки на полу ничего не было. Кроме неё самой.

Мир не изменился. Замок не изменился. Ничего не изменилось. Кроме неё самой.

— Пора в постель. Бегом. Пока слуги не пришли.

Давя стоны, кусая, по временам, губы от боли, женщина поднялась, держась за скамью, на ноги. Выпрямиться до конца, явить миру свою обычную гордую осанку она не смогла. Так и добралась до дверей спальни, неслышно стеная на каждом шагу, держась рукой за стену, с беззвучно катящимися слезами, в полусогнутом состоянии бабкиёжки.

Выскочившая на условный стук служанка, пахнула на страдалицу теплом женского тела, проведшего ночь в собственной постели, а не с заговорах и приключениях. Чистого, мытого, сытого… Жалость к себе снова нахлынула волной. Женщина зарыдала и, поддерживаемая добрыми заботливыми руками, отправилась принимать… положенные, для подобных ситуаций, процедуры. Тёплая ванна, ощупывание на предмет переломов, перевязки с лечебными мазями, компрессы… охи и ахи служанки… глупые предложения типа послать за лекарем… глупые вопросы да кто ж это вас так…

Полу-бытие, полу-сознание… Но когда за дверями раздался шум, хватило сил спросить:

— Кто?

— Гонец из Люнебурга, госпожа.

— Проводить в тронный зал. Я сейчас оденусь и выйду.

Чего это стоило… поднять руки для одевания рубахи, затянуть пояс на общипанной, битой пояснице, одеть цепь на шею… на которой синеет отпечаток лапищи, вдавливающей её в каменный пол… и - держаться. Держать спинку, держать голову, держать шаг. Герцогиня должна выглядеть.

Тот же зал, тот же трон… Дойти сюда — пытка. Сесть… без звука, без гримасы боли. Держать спокойное лицо. Сидя на пылающих углях собственного страдающего тела… Чувствовать ускользание сознания. И ловить его, дёргать. Герцогиня может упасть в обморок — она же дама. Только это будет уже другая герцогиня. Обычная, дамская.

Ожидаемое письмо из Люнебурга о Никлоте.

— Позовите сюда князя.

Его восхищённый взгляд. Как на Пресвятую Деву. Радостный, ищущий. Его мадонна. Знал бы ты, парень, как твою мадонну этажом выше твоей мягенькой, полной подростковых мечтаний постельки… на каменном полу… на четвереньках… в обе дырки… с её полным согласием и задушевным трепетанием услужить, надеться поглубже, по-приятнее для… чтобы хуже не было… совсем не куртуазно…

Твоя "прекрасная донна", малыш, просто дешёвая шлюха. Дармовая. Подстилка на каменный пол. Ценой в один удар кулака.

Не знаешь. И не дай бог тебе узнать. Потому что тогда тебя придётся убить.

— Вам следует исполнить волю моего супруга, князь Николай. Вы едете незамедлительно.

Подошёл, опустился на колено. Прощальный поцелуй ручки "прекрасной донны". "Донна" дозволила лобызать пальчики. Панически скрёбшиеся несколько часов назад о "крышку гроба", обизнанку скамьи, под которую твой идеал был впихнут головой, поставлен, раскорячен, и… употреблён. Разными способами.

— Госпожа, вы нездоровы? Вы выглядите… не очень хорошо.

— Я плохо спала эту ночь, князь.

Снова голубые глаза, глядящие снизу, с лица преклонившего колено "верного рыцаря". Чуть слышный, дрожащий от надежды голос: