Николай Немытов - Курганник

Он дернул Виктора за колено и крикнул так, как делали старослужащие — годки — на корабле:

— Эй! Рыба! Кому спим?

Ковалев дрогнул, быстро сел, прикрыл ладонью глаза от яркого солнечного света и сонно произнес:

— На кого буром прешь, душара?

Если прозвище «рыба» или «карась» — матрос, служащий первые полгода, — еще можно было стерпеть, то «душарами» или «духами» на флоте называли тех, кто только пришел на службу и не успел принять присягу. Форменное оскорбление, которое теперь звучало как шутка между старыми друзьями. Макар рассмеялся, хлопнул по подставленной Ковалевым ладони и потянул его с телеги. Виктор ахнул от неожиданности: рука кузнеца оказалась сухой, мозолистой.

— Полегче!

— Та ладно!

Макар едва не выбил дух из гостя, обнимая и хлопая по спине.

— Что-то меня раскумарило в дороге, — признался Виктор, когда Зотов схватил его за плечи и отстранил, чтобы лучше рассмотреть.

— Та-да, слабоват стал! Городская жизнь, кнехтом тебя…

Завозился Спиридоныч, сладко чмокнул губами, но захрапел с новой силой.

— Ну-к, милая! — прикрикнул на Маркитантку кузнец, отпустил друга и хлопнул лошадь по крупу, заставляя затащить воз под навес.

— Судя по запаху, ты уже квасанул, — заметил Макар, — вот и раскумарило. А этого в собутыльники взял? — кивнул он на храпящего Спиридоныча.

Виктор мотнул головой, отгоняя сонную одурь. Зотов вновь усмехнулся.

— Там, — указал на ивы.

— Чего? — не понял гость.

— Колонка — родниковая вода. Умыться-напиться.

При мысли о холодной воде Ковалев оживился и поспешил к колонке.

— Чудны дела твои, Господи, — пробормотал Макар ему вслед. — Кова приехал — это ж надо.

Пока Виктор плескался и пил, кузнец выбрал из сена лемеха и за работой не заметил, куда подевался Володька. На его месте остались лишь крошки да мобильник. Стеснительный он, чужих боялся, а Спиридоныча недолюбливал за его длинный язык. Зотов досадливо вздохнул: когда теперь дурачка расспросишь — где взял? Что видел? Волоха — птица вольная. Может в соседнее село утопать. В какое — поди сыщи. Везде его знают, и везде найдутся добрые люди: кто денежку подкинет, кто пирожок в руки сунет.

Макар сходил в кузню и набрал ведро воды для лошади. В цеху у него был свой умывальник, хотя мыться он любил под колонкой. В раковине не шибко поплескаешься. Маркитантка опустила морду в ведро, не дождавшись, пока человек поставит его на землю, а Зотов, захватив пук соломы с воза, принялся обтирать мокрые дрожащие бока лошади.

— Эх ты, путешественница, — приговаривал он. — Все хозяин тебя по местным кураям [1] Заброшенные, заросшие травой — кураем — места, тропы. Местный диалект. гоняет, покоя не дает.

Покончив с делом, Макар понюхал руки и поморщился. Теперь придется отмываться душистым мылом, иначе Лиза на порог не пустит.

У колонки испуганно воскликнул Виктор. Зотов обернулся: гость сидел на траве, закрываясь от чего-то или кого-то правой рукой.

— Мать честная! — спохватился Макар, срываясь с места. — Совсем забыл!

Виктор, подобно крабу, как мог, пятился от колонки, пока не уперся в гусеницу старого разобранного трактора. Зотову не удалось увидеть виновника переполоха, только серо-желтая тень мелькнула в траве. От сердца отлегло: самые страшные опасения не сбылись.

— Ты чё орешь?

Он помог другу подняться.

— Т-там… Ё-моё…

— Хомяка испугался? Тю!

— Хомяка? С такими глазами?!

— А мож, он по нужде сидел, дулся, — пожал плечами Макар, улыбаясь. — На себя-то глянь — глазища словно плошки.

Отряхиваясь и чертыхаясь, Ковалев вошел следом за другом в кузню.

— Вот если бы ты встретил хозяйку колонки, тогда бы орал. — Макар предложил гостю стул.

— Это еще кто?

— Степная гадюка у нас тут живет. Рот захлопни. Змеи у нас — дело обычное. Вон в балке их пруд пруди. — Зотов зевнул с завыванием, принялся мыть руки, щедро намазывая их мылом.

От спокойных слов друга Ковалева бросило в дрожь. Он ведь всю ночь провел в степи и даже спал под кустом до рассвета, ничего не подозревая.

— Извини, конечно, — повинился Макар. — В голову не пришло, что ты чужой. Наши-то мужики все в курсе.

— И почему вы ее не прибьете? — злился Виктор.

— Так ведь другая приползет и поселится у воды. Прикармливай опять.

— Вы ее еще и кормите?!

— Ну да. — Макар опять зевнул, открывая рот во всю ширь. — Просто так не подступиться.

— А если чужой? Вот так, как я?

— Чужие здесь большая редкость. Вроде северного оленя в Африке. Ой, мама родная! Чойт я ра-аз-зевался-а-а! Ты вот что, Кова: погодь минут пятнадцать. Мне малость отдохнуть надо. Походи, погляди чего интересного. Лады?

Зотов стряхнул с рук воду, тщательно вытерся старым махровым полотенцем с изображением плюшевого медвежонка. Потом уселся на стул, вытянул усталые ноги, свесил руки и опустил голову на грудь.

Виктор знал еще со службы умение Зота высыпаться за пятнадцать минут. Матросу по первому году приходится несладко. Одна радость: найти теплое, скрытое от посторонних глаз место — шхеру — и отоспаться хотя бы полчасика, пока старослужащие — годки — не кинулись на поиски. Рано или поздно всех молодых ловили на таком грешке. Особо злостных храпунов «гасили» из пенного огнетушителя. Только Макар ни разу не попался и всегда молча пахал на корабельных работах.

Он охотно поделился своим секретом с Виктором: мол, специальная подготовка, вроде аутотренинга, которой научил его дед Федор. Ковалев первое время активно занимался, но тренировки быстро надоели. Прислушиваться к биению пульса в кончиках пальцев рук, ног и так далее — нудно и скучно.

Ковалев с завистью посмотрел на уснувшего друга, для верности провел ладонью перед его лицом. Макар спал крепким сном усталого кузнеца.

Делать нечего. Гость решил воспользоваться предложением и осмотреться. Когда еще придется попасть в настоящую кузню.

Возле двери у стены стояла железная полка, заваленная всяческим металлическим хламом, самодельными ковшами разных размеров, поршневыми гильзами двигателей. За полкой возвышался станок, видимо, гидравлический молот — блестящий от масла цилиндр заканчивался тяжелой призматической вставкой, которая опиралась на такую же призму, закрепленную снизу. Дальше — вторая полка, вдвое меньше первой. Здесь лежал мудреный инструмент: клещи, всевозможные молотки и странные железки, назначение которых для Виктора оставалось загадкой. За полкой у стены верстак и пыльный стеллаж — видимо, сюда кузнец заглядывал редко. Станок с роликами и большим штурвалом сверху, кубическая бадья с серым песком располагались у восточного большого, во всю стену, окна. В углу у горна — литые цилиндры алюминиевых болванок, гора старых поршней.