Александр Афанасьев - Врата скорби. Идем на Восток

От Зинджибара — дорога круто поворачивала в горы, Татры упирались, пыхтели измученными пахотой быками, приспосабливаясь к подъему. Время от времени останавливались, чтобы долить воду в радиаторы и остудить двигатели — и это еще не самые горы, то ли еще будет. Едкий, мерзкий пот — покрывал лицо, все тело, Велехов чувствовал себя как искупанный — но это еще полбеды. Когда покрыта потом одежда начнет сохнуть — надо будет сменить ее, переменить до исподнего, повесить проветриться, а потом не стирая — воды то нет — хорошенько отходить жесткой сапожной щеткой. Если одежда высохнет на тебе — она превратится в наждак, раздерет кожу до крови и будет все что угодно, вплоть до заражения. Вот почему арабы не носят штанов, а их одежда — как бы спадает с тела. Здесь это суровая необходимость…

Конвой шел не торопясь, но и не медля. Дорога была двухпутной, но в плохих местах — машины с трудом протискивались между валунами или рискую улететь в пропасть. На полпути — встретили встречный конвой, коротко обменялись новостями. По словам водителей — впереди по местным меркам спокойно, ни одно из местных племен не взбунтовалось. А первое, что делает взбунтовавшееся племя — вываливает на дорогу валуны и перекрывает ее…

Уже ближе к вечеру — прошли Аль-Кару. Небольшой городок, ни одной улицы, мощеной даже камнем, острые иглы минаретов, подпирающих небо, заборы и дувалы, скрывающие жилища арабов так же надежно, как непроницаемая улыбка — скрывает истинные намерения. Народа на улицах было относительно немного, все женщины — в глухих, черных чадрах, рядом с канавами, по которым отводились нечистоты — игрались чернявые, босоногие мальчишки. Один из них, столкнувшись взглядом с Велеховым — провел ребром ладони по горлу: жест понятный и без переводчика. Казак никак не отреагировал. Кавказ, Крым, туретчина… теперь Восток. Такая уж судьба у казаков…

Жить весело, да помирать нелегко…

Уже за Карой, отойдя на несколько верст — они вышли на приличную, расчищенную площадку, на которой были оборудованы хотя бы минимальные удобства, такие как кострища и окопанные места для того, чтобы держать оборону. На господствующих высотах — были сложены небольшие крепости из камней и валунов, с бойницами для того, чтобы держать оборону. К господствующим высотам — шли проложенные веревочные дороги, в опасных местах были вбиты крючья. Казалось, сам Аллах предназначил это место для стоянки. На нем — уже были грузовики, много, с разных конвоев. Быстро опознались, вложив свой нехитрый харч в общий котел стали готовить — как обычно, на всех. На конвоях — в основном были русские, совсем немного обрусевших турков, знающих язык. Русские — это русские крестьяне, безземельные и малоземельные, из центральных регионов огромной страны, снявшиеся с земли из-за бескормицы, лютых, выкашивающих села под корень неурожаев. Они шли на Восток, соблазненные ссудами и займами от правительства, становились и крестьянами и солдатами, с именем Господним на устах поднимали местные неудобицы, осушали болота, сажали где рис, где пшеницу, где рожь. Умирали — погибали от нападений, налетов, от косившей без разбора малярии и лихорадки — но все же вцеплялись бурьяном в эту землю, отвоевывали пространство, и у местных, и у злой, совсем не ласковой природы. Многие — и здесь снялись с земли, пошли работать на прииски, водителями, на заводы, многие стали почти что казаками, только без казачьей крови в жилах. Странниками с винтовками и автоматами, вечно стремящимися за горизонт. Это было время великих надежд и великих открытий, острого предчувствия войны и оттого жадной, стремящейся схватить все, что можно жизни. Они шли за горизонт, в неведомые дали, давно оторвавшиеся от земли, потерявшие ее — но сохранившие русскую крестьянскую сметку и обстоятельность в сочетании с детской, искренней верой в Бога и действиями «на авось», которые роднили их местными, говорящими по поводу и без «иншалла». Влекомые безжалостными ветрами перемен, они, как сухие листья — добрались уже до края земли, и даже море — не было им преградой [74] В этом мире не было такого понятия как «кулак», оно родилось в нашем мире во время зверств советской власти, стремившейся превратить крестьянина из хоть маленького, но собственника в бессловестную, согнанную в колхозы скотину. Но кулаки были – по факту, те кто выжил во время переселения на Восток по правительственным ссудам и стали кулаками. Людьми, которые своего не упустят, и под кроватью всегда держат оружие, чтобы встретить огнем любого кто сунется – будь то моджахед, ищущий шахады или правительственный чиновник …

Костер доспел быстро. Питались скудно, щи да каша — пища наша. Вместо щей — был суп с крупой и разваренным, соленым, жестким как подметка мясом. Суп даже солить не надо было…

За костром — гутарили разное. Гутарили про Сулеймана — кто-то говорил, что он не существует, и местные просто придумали его, кто-то — что он и вовсе из казаков, переметнувшихся на ту сторону и принявших магометанскую веру. Кто-то говорил, что он из бывших работников, каких здесь вербовали на прииски, и там, на приисках, нахватавшийся всякой дряни от бывших политических ссыльных. От этого разговора — за столом едва не свершилась драка, быстро впрочем, пресеченная. Не дело драться за столом, не дело драться над куском хлеба. Гутарили, что в горах шастают какие-то… непонятно какие, и вот они то — нашли Сулеймана, и потому сегодня весь день действовали самолеты с авианосца, гвоздили горы. Гутарили, что местные вот — вот начнут большое восстание, и тогда помогай Господь. Гутарили и о том, что большинство местных князей — тайком нарушают все заповеди магометанской веры, какие только есть и не прочь бы перейти на нашу сторону — если бы не боялись смерти от кинжалов фанатичных убийц. Гутарили о том, что не дело привечать тех людей, которые хотят под рукой русских распутствовать, да беспредельничать. Говорили о тех, кто умер, и о тех, кто еще жив, о том, сколько стоит мера пшеницы на Шук Абдалла и в Нисабе, о том, что местные рады даже сломанной деревяшке от борта машины — у них тут не растет настоящих деревьев. Говорили о купцах — кто честный, а кто нет, кто разбогател, а кто вот — вот разорится. И при том — и местных, и русских купцов, тех кто осмеливался здесь торговать — валили в одну кучу, не разбирая: такая уж русская привычка, кто хоть немного говорит по — русски, того подсознательно считали своим. Говорили об оружии — о том, что в Адене вздорожали патроны и это неспроста, о том, что в горах автоматическая винтовка Дегтярева лучше, чем новомодный автомат Симонова, потому что валит дальше и патроны к ней найти проще. О том, что появилась какая-то новая дрянь, ее называют не автожиры как раньше а… вертолеты, во. Это оттого что у них винт не спереди, а сверху — он вращается и вертолет летит. Кое-кто даже видел эти вертолеты, причем гутарили совсем чудное — что у них не один винт, а три. И как он спрашивается, полетит с такими то винтами, по три штуки которых. Опять чуть не подрались — на сей раз из-за вертолетов. Кто-то говорил, что машина совсем негодная, еле летает. Кто говорил, что поставь на нее пулемет — и можно подлететь и расстрелять врага на горном склоне, там, куда и артиллерия не достанет. В общем — разговор был типично русский, конкретный — это англичане треплются за костром о чем попало, а местные — о семье, о детях, а сами примеряются в голове, как ловчее другого прирезать. Поговорили, потом пошли кто в кабины, кто в палатку — спать. Палатки здесь — дело небезопасное, по ночам, когда становится попрохладнее — выползают всякие твари, особенно опасны змеи — их привлекает человеческое тепло. Поэтому — прежде чем ложиться, надо вокруг палатки расстелить толстую, взлохмаченную веревку — канат. Змея через нее не полезет — брюху неприятно…