Владислав Савин - Зеркало грядущего [litres]

– До Руана близко, может, наши успеют. Если у них дежурное звено наготове.

– Еще пара «дассо» слева, нам наперехват. За ним еще не меньше эскадрильи, поршневые.

– Кэп, штаб запрашивает подтверждение, верно ли поняли, что нас атаковали французы.

– Дьявол, нас сейчас будут убивать! Так и передай, открытым текстом! Наверное, у лягушатников очередная революция.

– Кэп, они стреляют! Ну, получите, ублюдки! А-а-а, мы горим!

Томас У. Ренкин, военный атташе США

Неужели мой блеф оказался правдой?!

Когда прозвучал доклад, что наш самолет сбросил над Парижем Бомбу – мне показалось, что все присутствующие (включая бывших заговорщиков) были готовы меня разорвать. Страх, однако, дополнялся трезвой мыслью, что Венсенн достаточно далеко от центра Парижа – где, по докладам французов, ожидается эпицентр взрыва. И что мы находимся в достаточно глубоком и прочном подвале, оборудованном как бомбоубежище еще в минувшую войну. Ну а после – надеюсь, что этот сумасшедший президент все же достаточно здравомыслящ, чтобы понимать: его стране войну с США не выдержать. И как бы ни было жалко сотни тысяч погибших в Париже – но если дойдет до войны, мертвецов будет гораздо больше.

Вот только лично меня теперь могут расстрелять в дворе. И объявить в числе пропавших без вести – ведь при атомной бомбардировке от большинства трупов лишь пепел остается! А я не хочу – я ведь не виноват, не я принимал это решение, Париж бомбить!

Хотя в Вашингтоне решили умно. Если не получилось выиграть партию по правилам (де Голль остался жив), то можно перевернуть весь стол. А после привести к власти клику каких-нибудь «поборников порядка», которые будут, при антиамериканской риторике, делать то, что потребуем мы. Как когда-то сказал французский король Генрих Четвертый, «Париж стоит мессы» – так и у нас кто-то мог решить, что послушная Франция стоит головы какого-то атташе.

Взрыва не произошло – живите пока, лягушатники! Но с какой злобой на меня смотрит их президент – сейчас точно прикажет вывести меня во двор, перед расстрельным взводом. А я не хочу – как мне спастись?

Оглушительно зазвонил телефон. Офицер из президентской охраны взял трубку, выслушал и докладывает – это посол США! Требует генерала Ренкина, то есть меня, к аппарату. Неужели я спасен? Или французы скажут, что меня тут нет?

Де Голль зловеще усмехается. Берет трубку и произносит:

– У аппарата президент Французской Республики. Ваш самолет был сбит по моему приказу – после того, как ваш атташе заявил, ссылаясь на якобы имеющиеся у него инструкции Правительства США, что сейчас на Париж будет сброшена атомная бомба, если я не соглашусь на выдвинутые им политические условия, будто бы от лица вашего правительства. И ваш бомбардировщик, как и заявил Ренкин, действительно изменил курс и сбросил бомбу над Парижем – которая, по счастью, не взорвалась, – после чего я вынужден был дать приказ сбить ваш самолет. У меня есть свидетели, что ваш атташе вел себя именно так и говорил это, уверяя, что в американском политическом арсенале есть прием «случайно уронить» атомную бомбу на чужую столицу, без всякого объявления войны. Простите, господин посол, но мы в Европе таких шуток не понимаем! И Франция пока еще не Норвегия и тем более не Гондурас. Следует ли мне понимать ваши действия как объявление войны моей стране?

Я не слышу, что говорит посол. Но де Голль, выслушав, протягивает мне трубку. Предварительно включив громкую связь – так, что слышат все в зале. А еще ведется запись на магнитофон, как положено в штабе ПВО.

– Ренкин, какого черта? Что происходит? Вы с ума сошли – или вам судьба Ханта неизвестна? Кто вам разрешил самовольно угрожать французам? Минуту, у меня генерал Лемэй на другом проводе, – так он говорит, что никакого приказа бомбить Париж хоть случайно, хоть намеренно он своим парням не отдавал! Что происходит – вы можете мне внятно доложить?

Что ответить? Валить все на взбесившихся французиков, решивших переметнуться к красным? Но черт побери, если самолет повернул и сбросил Бомбу, значит, я своим блефом выстрелил наугад и попал в яблочко, эта секретная инструкция у экипажей есть? А я, сам того не желая, раскрыл то, что мое правительство меньше всего хотело бы обнародовать?! Черт, черт, ведь тогда со мной сделают то же, что с Хантом, за его провал в Норвегии! Если даже удастся оправдаться, то весь остаток жизни лишь на пенсию существовать!

– Сэр, я всего лишь хотел удержать ситуацию под контролем. Я находился тут с известными вам персонами, мы консультировались по поводу политической обстановки, тут ворвался сам президент с солдатами и отчего-то решил, что мы заговорщики и нас надлежит немедленно расстрелять. Я вынужден был пригрозить бомбардировкой, вспомнив, что было в Норвегии, ну а дальше все завертелось спонтанно.

– Наш самолет действительно сбросил Бомбу на Париж?

– По докладам очевидцев, да. Но взрыва не было. После чего французы и решили сбить бомбардировщик.

– Ренкин, передайте французам – я убежден, что произошла трагическая случайность, непреднамеренный отрыв бомбы, такое и при полетах над Штатами бывало. И мы приложим все усилия, чтобы расследовать этот прискорбный инцидент – ну а оценка вашего поведения будет дана после. Пока же, по словам Лемэя, у нас еще пять бомбардировщиков над Средиземным морем, у двоих уже топлива не хватит вокруг Франции домой лететь!

Тут у меня выхватывают трубку. И вручают одному из французиков.

– Господин посол, это генерал Шалль, командующий ВВС Французской республики. Наш ответ – до окончательного расследования инцидента и выяснения вопроса, был ли сброс бомбы над Парижем преднамеренным или случайным, воздушное пространство Франции закрыто для всех иностранных военных самолетов. Любой нарушитель будет сбит. Можем предложить вашим экипажам интернирование до завершения расследования – если им не хочется купаться в море. Если это вам не подходит, тогда, простите, ничем не можем помочь.

Выступление президента де Голля по радио,

12 ноября 1953 г.

Французы! Соотечественники! Мадам и месье!

Мы – разные. Левые, правые, собственники и пролетарии, богатые и бедные, с самыми разными политическими убеждениями. Еще месье Вольтер говорил когда-то: «Я не согласен с этим человеком, но готов отдать жизнь за его право иметь свои убеждения». На нашем знамени лозунг: «Свобода, равенство, братство». Но какое значение будут иметь наши разногласия, наши споры и борьба – если нас не будет, если все мы умрем и не станет больше Прекрасной Франции?

Час назад американский самолет сбросил над Парижем атомную бомбу. После того, как даже не посол США, как это было в Норвегии, а их военный атташе, при свидетелях, грозил мне, что это произойдет – вот так случайно и непредвиденно, через четверть часа после его угроз, если я не соглашусь с его условиями. Отвага наших пилотов-истребителей сорвала это злодеяние, бомба не взорвалась. Теперь американский посол убеждает меня, что это всего лишь несчастливая случайность. Что нет никакого «секретного приказа» у пилотов ВВС США в мирное время, без всякой войны, уронить бомбу на чужой город – а всего лишь случайность. Происшедшая, повторяю, по странному совпадению как раз после угрозы военного атташе США. Высказанной мне в лицо, в ответ на мои предположения, что к бойне на площади Бастилии имеют прямое отношение американские агенты. И вместо того, чтобы опровергнуть, атташе генерал Ренкин стал мне атомной бомбежкой угрожать.