Владислав Савин - Зеркало грядущего [litres]

– Вы не имеете права! – крикнул американец. – Я, как военнослужащий Армии США и дипломатическая персона, требую к себе уважительного отношения.

– У шлюхи будешь требовать! – рявкнул президент Франции. – Чтоб она тебе во всех позах… А сейчас я вижу перед собой не дипломатическую персону, а бандита, пойманного на месте преступления. А ты, дерьмо, имел право приказывать убить меня? Или тех, кто был вчера на площади Бастилии, кто прошли со мной еще прошлую войну.

И добавил, усмехнувшись:

– Можно и проще. Все здесь присутствующие под любой присягой подтвердят, что американский атташе отбыл из Венсеннского замка за час до нашего приезда, в неизвестном направлении и не дав никаких объяснений. Вы не солдат, а шпион, а это ремесло опасное и вполне допускает, что вас после найдут где-нибудь в глухом переулке и с пулей в затылке. И никто ничего не сможет доказать.

Или не опускаться до преступления – мы же не какое-нибудь Никарагуа или Гаити? А просто вывести этого янки во двор, привязать к столбу перед отделением солдат и «целься, пли», залп выше головы – интересно, обделается он от страха или нет?

Томас У. Ренкин, военный атташе США

Я воевал. Но тот бой у Порту был отчаянием загнанного в угол – когда отступать некуда. Мне нравилась работа военного – офицер в штабе – это как кризис-менеджер в корпорации. Но я никогда не понимал тех, кто рвется в бой ради самого боя – как тот русский, с которым я разговаривал в Берлине, «мистер Ренкин, к сожалению, никто из нас не сумел сжечь шесть “кенигтигров”, их просто не хватило – но по две штуки на каждый из экипажей моего батальона пришлось точно». Или тот, что допрашивал меня в Шэнси, после того как провез на моем же джипе упакованным как мешок. Люди, помеченные смертью, заглянувшие за грань – и оттого стоящие выше земных законов. Они нужны – пока знают свое место: подчиняться таким, как я. Ганфайтеры ушли – а бизнесмены остались. Но что делать, если такой бешеный стоит перед вами и готов убить?

У француза были глаза, как у того бешеного русского – которому плевать на любой закон. И я поверил, что так будет – меня выведут во двор, привяжут перед десятком солдат, дадут залп, а после закопают в безымянной могиле. Или выстрелят в затылок, отвезут мой труп подальше и будут лгать, что ничего не знают о моей судьбе. Конечно, Соединенные Штаты призовут к ответу виновных – но мне будет уже все равно. Мы, американцы, не трусы и не слабаки, мы любим победителей и не уважаем неудачников. Но тот, кто умер, – он неудачник, по определению. А победитель должен из любого приключения выходить героем вестерна, кто скачет за горизонт с красивой девушкой и мешком золота у седла.

И тут мой взгляд упал на экран на стене, и я увидел свой шанс – поскольку, бывая здесь не единожды, от скуки наблюдал за работой операторов и начал понимать, что означают значки на электронной карте. Если этот блеф помог мне тогда, в Шэнси, против русских, – отчего ему не сыграть здесь?

– Слушайте, вы! Вон та точка – это наш самолет, с атомной бомбой на борту! Если я не выйду на связь с Посольством США, то совершенно не отвечаю за то, какую команду получит экипаж! Вплоть до того, что Бомба может случайно упасть на этот город, и это будет несчастный случай, а не объявление войны!

Да, я сказал чепуху, не задумываясь над ее смыслом. Но ведь французы поверили?

Снова де Голль, президент Франции

Неужели правда? То, что передали мне русские вчера.

Они предупреждали меня про тот день и даже советовали прислать на площадь Бастилии двойника. Месье Ив Фалардо, бывший актер театра в Тулузе, должен быть мне благодарен, что я сохранил ему жизнь – вряд ли он сообразил бы в первый же миг упасть на пол кафедры – тем, кто никогда не бывал под обстрелом, то есть почти всем гражданским, свойственно теряться в первый момент и думать над тем, что происходит, пытаться понять, что лучше делать – что частенько и есть верная смерть. А те, кто получил боевой опыт, делают то, что нужно, уже не задумываясь, интуитивно. Один снаряд попал совсем рядом, погибли Бертран и Фортье из моей охраны, и еще трое раненых, а площадь местами напоминала скотобойню. И это, оказывается, мизер перед тем, что будет сейчас… если это правда.

Если американцы и правда предусмотрели, что их самолет может «случайно» уронить атомную бомбу над чужой столицей. В Норвегии посол США угрожал королю тем же самым. А отчего норвежский король, поспешив обличить американскую угрозу в ООН, вдруг резко сбавил тон после того, как с ним кулуарно переговорил представитель США – не оттого ли, что услышал, с Осло может произойти то же, что с китайским Сианем?

– Он блефует! – подал голос генерал Шалль. – Атомную бомбардировку невозможно выдать за случайное падение оторвавшейся бомбы, как плел тот их дурак в Норвегии – на всех атомных бомбах предусмотрена система предохранителей именно на случай падения самолета или другой аварии. Переключить бомбу на взрыв можно только сознательными действиями экипажа и только по приказу их командования. А американцы никогда не отдадут приказ бомбить французский город из-за одного своего агента. Неужели вы думали, месье Ренкин, что командование французских ВВС не учло возможность аварий, когда позволяло вашим самолетам с атомными боеприпасами летать над нашей территорией?

Блефует? Если бы в Белом доме не Эйзенхауэр сидел… Тот, кто придумал для немецких пленных особый статус DEF – Disarmed Enemy Forces, не военнопленные, на которых распространяются все принятые конвенции, а «разоруженные вражеские силы», с которыми можно делать что угодно, при полном соблюдении международного права [32] Было и в нашей истории. Поинтересуйтесь судьбой «потерянного миллиона» немецких пленных, умерших после Победы в американских лагерях. . По этой же логике он мог изобрести и «войну без войны», когда на страну, вызвавшую американское неудовольствие «случайно» роняется Бомба, а после приносятся лицемерные извинения, вместе с требованием капитуляции – «иначе можем повторить»! «Политика большой дубинки» – так называлось, когда США высаживали свою морскую пехоту где-нибудь в Панаме, при этом вовсе не объявляя войну, ну а для Европы вполне могли придумать «политику атомной дубинки», потяжелее. Выглядит дико – но, к сожалению, вполне реально, исключить такое нельзя!

– Разбираться, кто виноват, будут потом! Свалят все на экипаж, подвергнут взысканию за уничтожение вашего прекрасного города без санкции нашего Конгресса… – презрительно хмыкнул Ренкин (на деле изо всех сил старающийся изображать презрение и высокомерие, пока его мозг лихорадочно подбирал слова). – Тех, кто здесь выживет, это сильно утешит?! И вы, господин президент, будете нести реальную ответственность за это! Повторяю, дайте мне выйти на связь с посольством!