Максимилиан Раин - Внук Донского

— Продам ся и отича выкуплю.

— Выяснить надо про отца всё сначала, а потом уже продаваться, — предложил я, — А сам во сколько себя оценишь?

Пацан задумался, шевеля губами и изрек:

— На два рубля и три десятков деньгов сладилися бы.

— Да ты на десяток рублей сгодишься! — решил подколоть его.

— И то, правда! — заблестел глазами пацан и решил сделать мне сомнительный комплимент, — А тя, аще раскормить, за рубль с полтиной продать леть, а то и лишче.

— А чего так мало? — полезла из меня обида.

— Плоть здрава, кости и зубы целы, союзны. Се добро есть. А руце теи белы, мнеетяжны. Се худо есть. Деля утех ты негож, ибо ут и сечен еси, поне уд тей прям и сомерен, — обрисовал меня Тюха.

Ишь, какой деловой! Углядел все детали. Блин, как лицо моё полыхнуло. Руки сами потянули вниз холстину. Матюгнулся от неожиданности и смущения.

— Не буеслови, Митко? — возмутился рыбачок, — Несть боголепно сие.

Ещё один воцерковлённый по самое не могу деятель на мою голову свалился. Весьма кстати подплывали к берегу. Показав, куда рулить, выпрыгнул из ялика на берег за своей одеждой, придерживая на бёдрах холстину.

В зоне видимости от моих кустиков метров в ста намечалась драка. Группа подростков приставала к знакомому мне младшему музыканту, сопцу. Интересно, где же его сотоварищ? По всему выходило, что местная пацанва соблазнилась сегодняшним невеликим гонораром музыкантов. Успел натянуть только штаны и босиком помчался к малому на помощь. Противники, численностью в пять морд, показались слишком рослыми, чтобы мне с ними со всеми справиться. Манерой держаться они явно косили под "основных на районе". Придётся как-то с ними решать дела миром, или не уйти тогда отсюда без попорченной шкуры.

— Здорово, ребята! — радостно поприветствовал хмуро взирающих на меня подростков.

— Отнуду ты сякий пришед, холоп? — недружелюбно поинтересовался их главарь со скуластым волевым лицом.

— Я здешний, галичанин. Дмитрием звать. И не холоп я вовсе. Вот, с другом своим тут гуляем, купаемся. Он вам чего-то плохое сделал? — отчаянно пытался найти мирный исход, но уже вибрирующим копчиком ощущал неминуемость драки.

— Чужак ты еси по говору, — влез с пояснениями кругломордый парнишка, — Неси галичин.

— Идите по-хорошему отсюда, пока целы! — повысил градус угрозы в голосе.

— Сам отзде пеши в Египту к воньливым каркодилам, холоп рудый. Не то враз твои ухи ослячьи оборвём, — нервно заорал главарь.

Ишь, какой начитанный парняга, етиего. Про крокодилов знает. Когда и где он только успел их обнюхать? Вспомнилось детское: — "Какой зверь ходит лёжа"?

— Пошто лыбишься? — разозлился до невменяемости главарь, — Днесь буде слезьми горьки источатися.

И размахнулся этак молодецки, с намерением влепить мне леща. Слишком широкий замах позволил мне поднырнуть и с силой ткнуть противника в область солнечного сплетения. Скуластый со стоном согнулся.

Началась драка. Налетели сразу все остальные четверо. Отбежал и постарался отработать каждого кандидата на полёт в нирвану в порядке живой очереди. Тело прекрасно подчинялась заученным движениям. Однако, переоценил силовые возможности малолетки и пришлось применить кое-чего из травмирующего арсенала, немного попортив суставы у пары более крепких ребят. Сам в ответ словил неслабые оплеухи. Сопец стоял и не помогал нисколько, только хлопал глазами. Чудо мухоморное! Когда удалось нокаутировать ещё раз главаря, заметил бегущих мне на помощь по берегу полностью голого старшего музыканта и рыбачка Тюху с другой стороны. Побитые злодеи с ворчанием отступили и исчезли в закоулках улицы, оставив в плену своего главаря, отдыхающего на песке. Его пинками прогнали подскочившие мои новые приятели, когда тот очухался.

— Ух ты, Митко! Ладно ты ратишься! — восторженно затараторил Тюха.

— Награди Бог тя, добры человече, иже поборатил маво брата Треню! — произнес голый парень и низко поклонился, доставая рукой до земли, — Людие тутны за человеков нас не мнят, а ты заступился. Мироном мя кликай, сваво послушника.

Млин, взрослый ладный парень вот так запросто в слуги к отроку нищему набивается. Догадываюсь, что это такая фигура речи. Если бы девушки вот так же запросто просились ко мне в рабство, предпочтительней сексуальное, не смог бы ничего с собой поделать.

— Коли маленьких обижают, надо заступаться, — попытался пояснить свой поступок, потирая опухшую скулу.

— Я несмь малый, — вдруг обиделся младший музыкант, — Тя ростом лишче.

Тьфу, леший! Всё никак не привыкну к другим своим размерам.

— Ну, не маленький, зато удаленький, — попытался утешить мальца, — Слышал, небось, сказку про мальчика с пальчик?

Вспомнилась мне она чего-то вдруг.

— Вот куру принёс, сей миг её на костре изжарим. Позволь тя угостить, Димитрий? — продолжил изливаться любезностями старший музыкант, попутно одеваясь в свою хламиду.

Роскошное тело легкоатлета позади покрывали застарелые следы от ударов кнутом.

— За что тебя так? — поинтересовался, указывая на отметины.

Парень криво усмехнулся и ответил:

— Боярам и князьям не по нраву наши кощуны явнут.

— Неужто князь Юрий Дмитриевич такое сотворил? — ужаснулся я.

— На Москве нас казниша. Со скомрахами мы хождели дружнёй по землям русским. Глумище содеивали на торжищах. В скуратах играли, али разноваплены. Иде добро приимаша, яко в Новуграде, а иде лютоваша с нами, яко в Москве. Люди тамо злы, несуть зде. Купно дружню поимаша да пожегша митрополичьим судом. Мя и Трешу посекша кнутьями ноли. Малы летами спаслися от уморы, — сообщил о себе музыкант, — А ты, Димитрие, скомрах, али холоп течный?

— Чего? — отвисла моя челюсть.

— Не бойся, мы не выдадим тя, утаем. Аще похочешь, в ватагу примем. Нам накрец нать. Истинно ли я глаголю, Треша?

Братец с готовностью кивнул головой. Накрами между прочим называли в старину бубенцы, или барабаны. Короче, что-то такое ударно-ритмичное.

— Мирон, почему ты меня посчитал беглым холопом? — не смог скрыть я сильнейшего интереса.

— У тя задня иссечена. Сие токмо холопов, зело винны, и татей злокозны бияша. Паки, зришь, нам досталося.

Раньше бы Димону предупредить меня об этих знаках позора, не полез бы в воду прилюдно. Слуги мои наверно тоже следы видели и промолчали, хороняки. Мне теперь ни в коем случае нельзя новым знакомым признаваться, что я высокороден. Весь Галич от мала до велика станет тогда смеяться надо мной. Как же я раньше не прочувствовал неладное на своём теле? Ведь ощущались же какие-то болезненные уплотнения на заднице.

— Не рди, Димитрие, — решил утешить меня Мирон, — Несть студно сии страсти плоцки примати. Христа секоша и распинаша. Мнозе мучеников святых посекоша.