Алиса Климова - Вотъ Вамъ молотъ

— А если я подпишу купчие, что Вас отвергнет от передачи этих бумах Малинину?

— Мне это просто невыгодно — в этом случае сделку отменят. Сделки с заведомым преступником недействительны, а если Вы успеете выехать, то окажется, что я покупал всё у ещё честного человека. Но я, будучи — в отличие от Вас — действительно честным человеком, должен предупредить: лично Вы все равно окажетесь на Сахалине. Разница будет лишь для вашей жены: или она окажется за границей с деньгами, или пойдет по миру в России. На размышления у вас пять минут, а то Николай Андреевич у меня уже заждался в авто, недоумевая, зачем я к Вам заехал…

Малинин действительно не понял причин моего визита, и, когда я вышел из особняка бывшего уже городского Головы, поинтересовался:

— Вы хотели у отца узнать какие-то сведения по делу его сына?

— Нет. Сведений и так достаточно. Я просто по случаю недорого купил типографию, поместье с конным заводом, дачу на Черном море и неплохой особнячок. Вот этот, кстати.

— И вы это открыто признаете!

— Странно, что это мне говорит жандармский полковник. Мерзавцев надо наказывать, и бить их следует по самому больному месту, то есть по кошельку. Этот господин в своей мерзости превосходит всех социалистов — и, кстати, он же их и порождает. За восемь лет в этой должности он наворовал более миллиона рублей, что само по себе нехорошо. Но хуже то, что за этот миллион он позволил другим мерзавцам украсть уже более двадцати миллионов — а этих денег хватило бы, чтобы в девяносто первом году не было голодных бунтов в губернии. Что же до года нынешнего — вы сами видите, к чему природа нас ведет.

— Вижу, и стараюсь изыскать способы бунты пресечь.

— А их не будет.

— Вы так уверенно говорите…

— Конечно. Я думаю, даже напротив — надеюсь, что вскорости все узнают, насколько я страшен и беспринципен — с точки зрения прочих мерзавцев, конечно. И когда я попрошу — всего лишь вежливо попрошу выделить часть ранее уворованного на помощь голодающим, то уверен — никто не откажет в такой помощи. Да и казна в губернии изрядно пополнится. А так… Я Вас понимаю: подлым — даже в глазах мерзавцев — быть неприятно. Но иногда, ради Державы, просто необходимо. Просто надо никогда не забывать, что мы с вами являемся страшными людьми лишь для тех, кто сам давно уже отринул законы божьи и человеческие.

— Мы с вами??

— Николай Андреевич, вы же очень неглупый человек. Потратьте лишнюю секунду и подумайте, почему Вячеслав Константинович попросил Вас именно "оказывать мне всяческое содействие"? Только ничего не говорите, — добавил я, видя, что Малинин решил задать какой-то уточняющий вопрос. — Я просто промышленник, инженер и изобретатель. Жадный, расчётливый, беспринципный. Кстати, вы читали Энгельса?

Суд над "заговорщиком" состоялся в ноябре, тут же, в Тамбове. И все присяжные заседатели были местными — что, вероятно, исход суда и предопределило: подсудимый получил двадцать пять лет каторги. Видимо, папаша его уж слишком сильно успел надоесть городским купцам, составивших большинство состава присяжных. Мое имя в суде прозвучало всего лишь раз, в речи прокурора, мельком упомянувшим "значительную помощь, оказанную господином Волковым силам полиции". Но этого народу хватило, так как в городе все, до последнего нищего на паперти, знали, кто стал собственником бывшего имущества бывшего градоначальника. Успевшего, как я понял, насолить не только купцам: в день окончания суда (продолжавшегося неделю) делегация "мещан города Тамбова" преподнесла мне небольшой памятный подарок: серебряную статуйку лошади. Как произведение искусства статуйка была так себе, но как памятный… не сувенир, даже слова подходящего подобрать не могу. Каждый житель города на эту статую внес копейку серебром, и эта почти двенадцатикилограммовая лошадь стала олицетворением благодарности простого народа.

Хотя тамбовцам было за что меня благодарить: сразу после бегства Ивана Александровича я быстро нашел общий язык с оставшимися городскими властями и приступил к строительству трёх школ. Ну а заодно — и нового рабочего городка с больницей, но это уже "в шкурных целях": теперь мне было куда расширять "Металлический завод Кузьмина".

В целом же своих целей я, можно сказать, достиг: попытки помешать мне развивать свою промышленную империю в целом прекратились. Да и на репутации моей дело это особенно не сказалось: с точки зрения "людей бизнеса" ничего плохого я не сделал. Так, ограбил конкурента…

Николай Андреевич Малинин, после некоторых колебаний, тоже предложил мне свою дружбу. Среди жандармов "среднего звена" подлецов, как я успел заметить, не было — напротив, в этой среде понятия о чести были куда как более строгие, нежели среди армейского или флотского офицерства. А дружбу Малинин предложил сразу после того, как в бывшем особняке Гуаданини было открыто "Тамбовское высшее педагогическое училище" для девочек. Под эгидой Машкиной благотворительности — но полковник всё понял правильно.

Те, кто говорили про Феликса "умён не по годам", были не совсем правы. Мальчик дураком не был, это да — но вот насчёт "выдающегося ума"…

Феликс был очень образованным мальчиком. Ума же у него было достаточно, чтобы не отказываться от возможности образование это получать. Ведь оно даёт столько возможностей получать удовольствия, которые большинству людей и вовсе недоступны. Например, можно читать иностранные книги, не дожидаясь, пока косоязычные переводчики переврут их на русский язык, или тихонько хихикать в опере, слушая, что на самом деле поют не знающие языка певицы. Но всего интереснее участвовать во "взрослых делах" — а такое получается лишь у тех, кого и считают "умным не по годам". Людям — даже самым близким, вроде отца — свойственно путать ум и знания.

Отец — путал. Что дало Феликсу еще один источник получения удовольствий: его, тринадцатилетнего еще мальчишку, вписали пайщиком громадной концессии. Самостоятельным пайщиком. А вскоре концессия, причём для многих даже пайщиков, совершенно неожиданно стала приносить изрядные прибыли, и у Феликса появились теперь уже совсем "свои" деньги.

Однако "многие знания" иногда приносят и "многие печали". Ну, не совсем "печали" — просто пришлось на благо концессии и поработать. Не лес, конечно, валить: надо было всего лишь поехать в гости и там, дождавшись определенной телеграммы, задать хозяину один вопрос. А затем передать ответ любому из тех трех человек, которые работу эту и подготовили: отцу, Вячеславу Константиновичу или Иллариону Ивановичу. Обидно было лишь то, что никакой самостоятельности не допускалось…

Проснувшись, Феликс еще минут пять позволил себе поваляться в постели. Вставать не хотелось вовсе не потому, что мальчик не выспался — просто очень не хотелось снова изображать из себя малолетнего придурка. Феликсу ума вполне хватало понять, что хозяину он уже надоел хуже горькой редьки, но инструкции, полученные от Вячеслава Константиновича были просты и недвусмысленны: быть все время поблизости от адресата. Ждать телеграммы Феликсу предписывалось ровно неделю, а прошло всего-то три дня… Возможно, телеграммы так и не будет — и тогда в памяти хозяина ему и предстоит остаться глуповатым и навязчивым мальчишкой…