Оксана Щербатая - Светлое прошлое, или Полный Назад!

Впрочем, платье было ей немного велико, но уже не слишком: совсем недавно она была гораздо худее. После того сотрясения, когда от всего пережитого упала в обморок и сильно ударилась об пол головой. Она и до сих пор не знала, где же правда: в ее воспоминаниях о последних трех годах жизни с Максимом или в том, что не было в ее судьбе никакой Сибири, Поднебесных Зубьев, дачи в Уч-Дере и никакого молодого человека по имени Максим, которого Мышка полагала своим мужем. Впрочем, вопрос относительно дачи, расположенной не так и далеко от Волгограда, следовало еще проверить. Но могла ли она, спустя столько лет, решиться на поездку в Сибирь? Вдруг там нет и не было никогда никакого Максима Воронова, по настоящей фамилии — Мазаева, и все упоительные годы семейной жизни с ним ей пригрезились?

И встреч с двумя важными деятелями нашего государства не было и быть не могло: они и до сих пор у руля, и простым людям, таким, как она, до тех людей далеко, как до звезд. Или еще дальше. Как могла она лично встречаться в Тушине с бессменным премьер-министром страны в течение почти двадцати лет? Но Мышка помнила: другая часть ее сознания знала иную биографию этого человека. Равно, как и биографию иного государственника, Казбекова, с которым они так мило закончили "оином" партию в нарды на даче в Звенигороде, — потому что Мышка ему "поддалась".

Мышка помнила иную историю своей страны, но, даже попав в больницу после сотрясения, ей хватило разума не рассказывать медикам ничего из своих обрывочных воспоминаний. Чтобы ее не сочли просто сумасшедшей. Вначале ей нужно было узнать, что теперь творится в этой стране, в которой она проснулась наутро в поезде, следовавшем из Москвы в Волгоград в конце марта. Только вот села она в поезд в 1994 году, а проснулась… несколько позднее. И вновь не сразу поняла, что перенеслась вторично через время: вагон был тем же самым, и Фаина была почти той же самой, лишь немного располневшей и постаревшей да не помнила, как они вчера вечером славно приняли хорошую дозу кедрового бальзама, — и пейзажи за окном те же самые… Только ближе к обеду Мышка поняла: ее перебросили в точку отправления, когда она этого уже совсем не ожидала. Надо же было так опростоволоситься: взять билет в тот же самый вагон, в то же самое купе!

Дело в том, что за прожитые в Сибири годы Мышка начала многое забывать: ей казалось, что счастливая ее жизнь с Максимом тянется вечно, и никогда не закончится. Однако, счастье оборвалось резко, словно погасили свечу: раз, и она вышла на перроне в совсем другом времени. Два, — и оказалось, что для нее эти несколько прожитых с милым Максимом лет никак не отразились: Мышка умылась перед зеркалом и с ужасом обнаружила, что с переносицы исчезла появившаяся недавно крошечная вертикальная морщинка, возникшая от постоянной привычки хмуриться на учеников, чтобы выглядеть старше и убедительнее. Такое впечатление, что эту морщинку, вместе с прожитыми годами, просто вытерли из ее бытия, оставив знание о прошлом.

Но любимый муж остался где-то в глубоких снегах Сибири, в прошлом. И был ли он вообще? Возможно, он ей только приснился? Вот только куда и зачем, в таком случае, она ездила? Что ей, скромной студентке, понадобилось ранней весной в Москве? Возможно, ей приснился только Максим, но первую часть задания она выполнила, как должно? И даже не вступала ни в какие неуставные беседы с товарищем Казбековым?

В день приезда в родной город у Мышки голова разболелась еще до выхода на перрон: она в страхе ждала момента, когда встретится с той самой жизнью, откуда так рада была исчезнуть. Но в этой жизни у нее были близкие люди: мать и дочь. Если наниматели Мышки простят ее оплошность: ведь она разбила камеру, на которую должна была записывать весь свой разговор с Николаем Ивановичем, — то уже сегодня она сможет увидеть своих милых "девочек", дочку и маму. А пока что ее должны встретить на вокзале представители таинственных нанимателей, с тем, чтобы подробно опросить о поездке, во всех подробностях. Однако, никто Мышку не встретил. Она простояла четверть часа на платформе, и лишь потом поняла: ее молекулярное перемещение в исходную временную точку состоялось случайно. Если бы она не взяла билет в то самое купе, так бы и жила себе спокойно с милым ее сердцу Максимом!

Пришлось брать такси и ехать домой, по старому адресу. Но в квартире никого не было. Лишь на круглом столе одиноко лежала записка: "Доченька! Если ты приедешь сегодня, то, пожалуйста, позвони мне по новому сотовому номеру. Мы с дядей Сашей поехали на дачу. Если хочешь, пойди в наш дом, ключ под крылечком. Собаку я накормила очень хорошо, а завтра мы уже вернемся: только посмотрим, как там дела, на даче… Целую! Мама". И все. Из записки Мышка лишь одно толком поняла: в этом мире у матери все-таки есть еще и дом. Скорее всего, тот самый, который она, Мышка, в далеком 1991 году купила у грузинской семьи, собиравшейся уезжать. Значит, эта часть ее воспоминаний соответствует действительности.

Что еще совпадает в этом мире с ее былыми представлениями? Квартира на улице Невской, тихая и безлюдная, чистенькая, как всегда, почти не изменилась: те же розово-бордовые, чуточку вульгарные шторы, которые так нравились Мышке в пору юности, те же два темно-бордовые кресла. Только полы стали другими: раньше они были порыжевшими, краска начинала облупливаться, и все денег не хватало на новую краску, да и мебель некуда было сдвигать в однокомнатной квартире. Однако, теперь в квартире лежал паркет, новенький, коричнево-желтый и немного скользкий. Дорогой паркет.

В своей пустой квартире Мышка нашла несколько пожелтевших газет и мятых журналов. Мать никогда не любила прессу, не выписывала газет, но все-таки они накапливались на кухне по непонятной причине.

Стремительно Мышка пересмотрела сами названия газет и журналов: "Социалистическая индустрия", "Советский спорт", "Известия", "Огонёк", "Крокодил". Взялась за голову: значит, здесь все еще социализм?!

Но она уезжала из другого мира, в котором только бизнес правил бал, и за успешный тендер или выгодную сделку люди могли друг другу глотку перегрызть! Означает ли это, что сам мир в целом изменился и роль Советского Союза в мире по-прежнему столь же велика, как то было лет двадцать-тридцать назад? Еще раз просмотрела, по верхам, заглавия статей в газетах: "Автаркия, — или вступление в ЕЭС?", "Нужны ли СССР долги европейских стран?", "США планируют разрезервировать свои нефтяные запасы", "Визит шаха Ирана в Москву", "Отдых в Турции — дешевле, но в советском Крыму — безопаснее и качественнее!", "Зачем нам базы на Кубе, если можно их перенести в Мексику?", "Сколько можно помогать Афганистану?" и т. п.

Некоторые статейки по стилю и содержанию вполне напоминали полузабытые ею времена ранней юности, но, судя по всему, в этой новой стране, куда она попала, все еще у руля стояла "Единая социалистическая партия Советского Союза", а на газете "Социалистическая индустрия" скромно, мелким шрифтом, была напечатана цена: три копейки. Это означало, что прессу по-прежнему субсидирует государство? Такую цену рыночной никак не назовёшь. Про другие партии тоже нашла упоминания, но их было значительно меньше, чем про ЕДПСС, но, конечно, партия ЛДПСС и здесь была представлена. Только писали о ней и ее бессменном лидере Владимире Вольфовиче скорее с иронией: очевидно, эта партия играла роль некоего громоотвода. И сам Жириновский, представленный на снимках с неизменной жестикуляцией и резкой мимикой лица, выглядел почти персонажем фельетона. Про другие партии информации было еще меньше, очевидно, их политический вес немногого стоил. Но их не запретили, судя по упоминаниям вскользь о нескольких партиях: значит, в стране сохранили многопартийность.