Владислав Савин - Красные камни [litres]

Он ждал напротив ресторана «Арагви» на Тверской (уже двадцать лет как Горького – но для коренного москвича прежнее название было привычнее). И смотрел вдаль, ища взглядом развевающийся сиреневый плащ – отчего-то думая, что Ира приедет на своем мотороллере.

– Добрый вечер!

Он обернулся. Ира стояла рядом. В длинном синем плаще без рукавов, надвинув капюшон на прическу (дождь уже начинал накрапывать) – неузнаваемая издали, такие накидки носили в этот сезон многие женщины, даже поверх пальто. С маленькой сумочкой и свернутым зонтиком в руках – и глядела на Бакланова с улыбкой.

– Я думал, вы чуть опоздаете, – сказал Бакланов. – А где же ваш мотоцикл?

– Мотороллер, – поправила Ира, – а я сейчас на метро, от «Сокола» до «Охотного ряда». Знаю, что девушкам прилично слегка опаздывать – но было бы невежливо заставлять вас ждать под дождем. Пойдем скорее – а то сейчас ливанет!

Столик уже был заказан. Бакланов просмотрел меню, протянул Ире.

– Сациви, чахохбили, суп харчо?

– Острого не люблю. А чахохбили – охотно.

– Вы давно в Москве?

– Недавно. Меня из Ленинграда зимой сорок первого вывезли. А мама там умерла. После я в детдоме была, в Ленинград вернулась уже после войны, там у мамы дальняя родня осталась. Я в училище поступила, ну а недавно меня отец разыскал. Я и не помнила его прежде – мама говорила, он в заграничной командировке. Теперь вот в Москве, с этого года.

Детдомовская – а манеры, как у дамы «из бывших», если посмотреть, как она за столом управляется. Одета в простое платье из ситца в горошек, сшитое по моде, с широкой юбкой и рукавами-«фонариками», в волосах серебряная заколка, серебряное колечко с темным камнем на левой руке. Впрочем, ленинградцы культурой отличались – да и мать у нее, наверное, не из пролетариев была?

– А кем была ваша мама? Простите, если вам трудно отвечать…

– Она преподавала музыку детям. И еще шила на заказ. Ну, а я отчего-то больше технику люблю. Потому и хотела в Баумана, а не МГУ или ЛГУ.

Точно, из бывших – Василь Кузьмич вспомнил одну свою знакомую из предвоенных годов, учительница рисования в школе, а говорили про нее, что бывшая княжна. Впрочем, сейчас это вовсе не предосудительно, с учетом политического курса. Наркоматы переименовали – а разговоры ходят, что и на штатской службе персональные чины введут, как в армии, или как при царе было. А что, «статский советник Бакланов» – звучало бы, но тс-с, о том пока лучше не вслух!

– Видел пару раз Анну Петровну, вашу приемную мать, она к нам в наркомат по делам приезжала. Очень строгая дама, которую даже побаиваются у нас все.

– Строгая, но честная. Подлости в ней нет совсем. Просто война опалила ее больше, чем меня, – вы знаете, что она у немцев в тылу воевала, у партизан? Меня приняла хорошо, ценные советы дает, всегда когда спрошу. И красивая – ей же в прошлом году лишь тридцать исполнилось. А выглядит еще моложе – было однажды, мы в Ленинграде еще на одно мероприятие пошли, так она там мою подружку изображала, и все поверили. А после, дома, вместе посмеялись.

Она была совершенно не похожей на прежних знакомых Бакланова – которые вели себя в диапазоне от «мой господин, мой повелитель» до истерик. А как равная, уверенная в себе (ну еще бы, с такими родителями), с незыблемым покоем внутреннего достоинства. И пахло от нее не «Красной Москвой», а чем-то терпким и незнакомым – когда Бакланов спросил, она ответила:

– Какие-то духи из «итальянской моды», мы с мамой одеваемся там.

То есть она Анну Петровну Лазареву уже мамой зовет?

Когда они вышли из ресторана, шел дождь. А Гоша не подъехал еще – и тогда Ира прикрыла Бакланова своим зонтом. Новомодный складной зонтик был рассчитан лишь на одного человека, и хлипкий, легко и часто выгибался на ветру, – но все же немного защищал от дождя. Чтобы уместиться под куполом, стоять пришлось вплотную друг к другу, лица совсем близко – как у той парочки в десяти шагах, кто явно целуются прямо на улице, прикрываясь зонтом не столько от дождя и ветра, сколько от посторонних взглядом.

– Теперь вы понимаете, Василий Кузьмич, почему я не на мотороллере сейчас? Ну как бы при езде, зонтик удержать? А плащ промокает, если дождь сильный, и еще в лицо на скорости бьет. Зато в хорошую погоду на двух колесах, как на истребителе – и видимость, и маневр.

– Ира, я могу вас попросить? – решился наконец Бакланов. – У меня послезавтра, в среду, компания старых друзей собирается, былое вспомнить, многие и с женами придут. А вы бы согласились стать на один вечер хозяйкой моего дома? И грязную посуду после гостей вам мыть не придется, в четверг домработница Алевтина Борисовна придет, серьезная такая дама в годах. А вам лишь поприсутствовать, себя показать рядом со мной.

Для «своих» из наркомата Василь Кузьмич проставлялся в субботу. Но после обеда позвонил Витька Косырев, из довоенных еще знакомцев, откуда-то уже услышавший про повышение, поздравил и намекнул, что для совсем своих можно бы собраться и пораньше. Сколько не виделись, сколько воды утекло – ну вот и обновим впечатления. Что ж, завтра не успеть, тоже подготовиться надо – а в среду, так вполне, часиков в шесть, ради такого можно и с работы чуть пораньше, благо все люди с транспортом казенным, не на троллейбусе добираться.

– Хорошо, Василий Кузьмич, – кивнула Ира, – диктуйте адрес. Я запомню, у меня память хорошая.

Во вторник на службе Бакланова ждал сюрприз. Когда он явился, в первом часу (что уже могло считаться опозданием – при официальном начале рабочего дня в девять, начальствующим лицам полагалось быть на месте не позднее четверти, ну половины двенадцатого, но Василь Кузьмич решил, что в этот конкретный день ему за это ничего особого не будет, даже если заметят), то сначала был удивлен присутствием в приемной пары коротко стриженных парней в штатском (которые делали вид, что на Бакланова не обращают ни малейшего внимания), а затем секретарь-машинистка Светочка пролепетала: «А вас, Василь Кузьмич, в вашем кабинете уже больше получаса ждут». А поскольку входить в кабинет в отсутствие владельца полагалось лишь в одном известном случае (ну кроме техперсонала), то Бакланов открывал дверь на негнувшихся ногах. Хотя вроде арестовывать его не за что – да и повышение тогда не укладывалось бы ни в какие рамки!

В кресле (не том, что за столом хозяина кабинета, а одном из «гостевых») сидела женщина, красивая, модно одетая, и смотрела на Бакланова изучающим взглядом. Анна Петровна Лазарева – у которой, по слухам, в сумочке лежит грозная бумага с подписью «И. Ст.», – а ее право непосредственного доклада Самому никто из собеседников Бакланова сомнению не подвергал.

– Доброе утро, Василий Кузьмич. Простите за визит без предупреждения. Вы уделите мне пять минут, не по государственному, а по личному делу?