Владислав Савин - Красные камни [litres]

– То есть вы отказываетесь, мистер Пол Пот? Вы понимаете, что такое предложение, как наше к вам, дважды не делается?

Нет! Маркс, Энгельс, Ленин и Пол Пот – это звучит, черт побери! Хотелось бы войти в историю в таком виде.

– Я прошу лишь дать мне нужный инструмент. Мы взяли Пномпень с Красной кхмерской армией, теперь нам нужны военно-морские, вернее, военно-речные силы. Я не прошу у вас авианосцы и линкоры, даже эсминцы, – но дайте мне десантные суда, корабли огневой поддержки и бронекатера. Я знаю, у вас этой посуды изобилие, вы продаете ее всем желающим и даже в частные руки. И конечно, нам потребуются экипажи – у нас нет людей, кто умел бы обращаться с моторами, а особенно с корабельной артиллерией, ведь морские пятидюймовые пушки, какие стоят на ваших кораблях поддержки десанта, обычно стреляют издалека, по невидимой цели. Дайте нам флот на Меконге – и мы поставим на колени и Лаос, и Вьетнам!

– С этим есть некоторые трудности, мистер Пол Пот. Одно дело, танки, захваченные освободительной армией у французов, и даже самолеты без опознавательных знаков. И совсем другое – боевые корабли. Мы могли бы закрыть глаза на поставку их суверенному государству Свободная Камбоджа, или даже Свободный Индокитай – но никак не какой-то «народной армии», все ж надо хотя бы для видимости международное право соблюдать.

Ну, если дело лишь за этим…

– Завтра же его величество Сианук Первый провозгласит себя суверенным правителем своего государства. Ваши слова следует понимать, что Соединенные Штаты это государство немедленно признают?

– Вы же понимаете, что мы не можем открыто поддерживать ультракоммунистический режим? Но могу вас уверить, что все, что можно без огласки сделать в вашу поддержку, будет сделано.

Валентин Кунцевич.

Москва, 4 октября 1953 г.

За окном серый день, дождь идет. Мне хочется кого-то убить – понятно, что врага, не своих.

Собрались тут в воскресенье в моей холостяцкой берлоге. Повод – а какая разница? Анны Петровны нет, и супругов Смоленцевых тоже, а прочие лица присутствуют. Юншен со своими сестричками, с ним Аркаша Стругацкий постоянно ходит (говорит, что тренируется с «носителями языка»). Наш будущий великий режиссер, кто львовскую эпопею снимал – Леонид Иович Гайдай, пока еще не знаменитость, а тридцатилетний фронтовик, бывший разведчик, медаль и нашивка за тяжелое ранение, в настоящий момент студент ВГИКа, в иной реальности первый свой фильм «Долгий путь» снимет в пятьдесят шестом – здесь же, благодаря особому списку, станет известен года на два раньше. Еще отец Серхио, посланник Святого Престола (и бывший главпоп Красных гарибальдийских бригад – Италия, год сорок четвертый). Из моих – Мазур, Тюлень, Кот, Дед, Акула. Девушки-«лючии» (с моими ребятами пришли) – Вера, Даша, Зоя, Люба, Света, Юля. И Тамара Корнеева, только из госпиталя вышла. Всем по даме – кроме лица духовного, кому не положено. Выпили, закусили. Я гитару взял, играю:

Вижу, святой отец скривился, он по-русски отлично понимает, – а мне плевать! Поскольку опытным путем установлено – нет Бога, а значит, и Церковь, что наша, что римская, это не больше чем опиум для народа, верно Ильич сказал. Вот странно, Маша когда жива была, я ее заменой другой особы считал, – а как не стало ее, да еще вместе с нашим неродившимся сыном, то будто от меня что-то отрезали. Милый добрый человек, она даже гопника Сашку Янова жалела, никому не делала зла – ее-то за что? Святоши говорят: «Бог на небеса лучших забирает», – да пошли вы на… Если у Бога вечность, куда ему спешить, без разницы – сейчас взять кого-то или лет через полсотни. Так что вернее предположить, что нет никакого бога и высшей справедливости, а лишь слепая лотерея, кому повезет, кому нет. И о вашей святости – толпе впаривайте, а не мне!

Песня из нашего фильма – как бы внутренний мир главного злодея Крамера, за кадром звучит. А я вот тоже сейчас злым быть хочу, вот убить бы мне кого-то, или хотя бы приговор подписать. Так даже Машеньке последний долг отдать не могу, хулигана Сашку Янова, что ей проходу не давал, к стенке приставить! Поймали мы его подельника, Куликова-Кувалду, тот не отпирался, что итальянец его работа, но изворачивался как угорь. Пьян был, морда встречного прохожего не понравилась, решил о нее кулаки почесать, – а он возьми и самоубейся, подумав непонятно что! А он, как честный человек, тут же свое преступное деяние прекратил, виноват, поспешил скрыться с места происшествия, но себе не взял ничего, так что даже под грабеж не подвести. А за придурка Янова, кто у тела остался и, наверное, по карманам шарил, он не в ответе. Ничего взятого у синьора Мартелли при Кувалде не нашли (надо думать, рубли уже потрачены – а лиры у матерого уголовника хватило ума не брать). Так что светит гражданину Куликову максимум пять лет, за драку с отягчающими. Что в сумме с прошлыми его подвигами – до вышака не дотягивает.

Тут я маленькое отступление сделаю. По УК–44 рецидивист определяется по повторению преступлений, перечисленных в списке, или же по суммарному сроку предыдущих отсидок. И волшебное число тридцать – то есть имел ты прежде, к примеру, восемь и двенадцать, и сейчас еще десять – все, считается закоренелым и неисправимым, то есть вышак. И это, на мой взгляд, правильно, что бы ни говорили про «исправительную функцию советской системы наказания», поскольку абсолютно не верю в исправление и раскаяние «вора в законе» или бандитского авторитета. Но у этого Кувалды по сумме и двадцати лет не набегает. А назначать «шестерке» Янову больше, чем главарю – такого и прокурор не поймет. Ладно, сучоныш, но уж я позабочусь, чтобы ты в лагерь по позорной статье пошел – будет тебе там весело, надолго запомнишь! И это будет по справедливости – если моя Маша погибла, то такая тварь, как Янов, тем более права жить не имеет. Жаль, не умею я, как Юрка Смоленцев, ударить – дело простое, а чтоб так, чтобы инвалидность с гарантией, и в то же время не сразу, это у меня не выйдет. Кстати, интересно, сучонка Пьетро из римского отеля, что нас гестаповцам пытался сдать, постигла божья кара?

– Постигла, сын мой. Поскольку я был свидетелем того случая, то после узнавал о судьбе этого грешника. Он сейчас живет, но прикован к постели. Но все же скажу, при искреннем уважении к синьору Смоленцеву и вам, – не слишком ли легко вы берете на себя функцию Божьей кары?