Владислав Савин - Красные камни [litres]

Надеюсь, при посвящении девочку слишком пугать не будут? А то устроили – нет, не шутейный обряд вроде масонской ложи, описанной у Льва Толстого, а вполне серьезный разговор о трудной доле «агента внутренней разведки» и неимоверных опасностях, даже превышающих таковые у агентов разведки внешней. После того как сам Пономаренко устроил виновным разнос, от обряда отказались – но уже прошедшим его никто ничего не разъяснял.

А опасности – они всюду бывают. Лично меня, если не считать партизанского отряда в Белоруссии (я тогда в конторе еще не работала), за все годы трижды убить пытались – и что? Уже когда я Лазаревой была, а не Смелковой, случилось мне на улице встретить Аркашу Манюнина, бывшего своего одногруппника по ленинградскому универу еще до войны – с его умом по науке пошел, с близорукостью на фронт не попал. В пятьдесят втором я снова с ним пересеклась по делу – перед тем как в Берлин лететь, потребовалась мне консультация, разговорный и военный немецкий я очень хорошо знаю, а в высокой литературе плаваю, все ж не доучилась я, со второго курса иняза ушла. У Аркаши жизнь по накатанной – там же на кафедре доцентом, кандидат уже, докторскую готовит, утром из дома, вечером домой, женат, сын уже родился, – и с палочкой ходит, в рассеянности под машину попал, и шутит еще, хорошо, что живой остался, ребра срослись, сотрясение прошло, а нога пока не в норме. А на мне с сорок четвертого (того самого киевского дела) приговор от ОУН так и висит (и Пономаренко тогда всерьез сказал, на территории Украины мне лучше не появляться), ну так где сейчас эти бандеровцы и персонально Василь Кук, что тот приговор мне вынес? А я еду сейчас в город Львов, поскольку для дела надо.

Прибыли, проводница по вагонам прошла, объявляя. Собраться одна минута – плащ накинула, шляпку надела, большую сумку с «походными» вещами на плечо. Есть еще чемодан в багаже, там же, где прочее имущество нашей «киногруппы с Ялтинской студии». Из купе выхожу – Юра, Валя и Лючия в коридоре меня уже ждут, как охрана.

– А вообще, я ребятам скажу, чтоб около вас были двое. Пономаренко указал – будет снова «ленинград», мне отвечать. Так что, Анна Петровна, вы уж нас не подводите.

Это в пятидесятом было – когда мы с Люсей решили возле Невы погулять, от приставленной к нам охраны бессовестно сбежав. Так про то, что после было, в нашей конторе до сих пор вспоминают. А ленинградские товарищи, наверное, еще больше. И наказал нас Пономаренко сверх уставного порядка – сильно подозреваю, что когда мы с Люсей в кино снимались, сценарий изменить он с твоей подачи, Валечка, велел, увековечив нас в образе «советские женщины не монашки, а мерилин». Но больше получать взыскания не хотим – и Львов не Ленинград, хотя и говорят, что бандеровщину придавили уже… но вспомню, как Василь Кук хотел моего сыночка убить, так дрожу. Ну, если и тут щиросвидомые виноваты, я им такое устрою, Киев сорок четвертого милосердием покажется! Полномочий у меня хватит – документ с подписью «И. Ст.» на последний случай в кармане лежит.

– Товарищ Шевченко? Я Кармалюк, порученец от ЦК.

Шевченко – это, по документам, я. Так же, как в Киеве тогда Ольховской была. А имя-отчество оставила свое, чтоб не путаться. По легенде, всего лишь администратор киностудии. Но те, кто надо, предупреждены – и товарищ Федоров тоже.

– А насчет багажа и имущества не беспокойтесь, доставим в полном порядке. Вам уже номера в «России» готовы.

К соседнему перрону почти одновременно с нашим прибыл поезд «Краков – Москва». Там стояло оцепление, причем не только милиция, но и ребята в штатском с красными повязками, и карманы характерно оттопырены – впрочем, иметь пистолет для коммунистов и комсомольцев (особенно сотрудничающих с милицией и ГБ) закон дозволял. Но кого же они так встречают – ведь таможенный и пограничный контроль на границе должен быть, а не здесь? И товарищ Кармалюк, увидев, скривил физиономию, будто лимон съел. Вижу, милиционеры и красноповязочные какую-то семью крестьянского вида, на перрон вышедшую, грубо назад заталкивают, слышу причитания и плач. А под соседний вагон кто-то нырнул, да не налегке, а с узлами – за ним погнались, крики, ругань, милицейский свисток!

– Опять бандеровцы, – скривился Кармалюк, – не бойтесь, товарищ Шевченко, это мы их просто зовем так. Из Польши всякие, кто захотели советского гражданства. Так мы не против – но только не здесь, а в Сибири или Казахстане, и без компактного проживания. А некоторым это не нравится, здесь заныкаться норовят – сначала разжалобив «дозвольте по ридной земле пройти», а после деру! Нет уж, шалишь, если у тебя указано в бумаге Караганда или Барнаул, то раньше ты из вагона и не выйдешь.

– А кого поймают, их назад в Польшу шлют? – спросила Мария.

– Зачем? – ухмыльнулся Кармалюк. – Это уже уголовная статья выходит, незаконное проникновение на территорию СССР. Так же, как и те, кого после у родни поймают. Поскольку беспаспортные и вне разрешенного места проживания. По закону все.

Маша – девочка городская, в шестнадцать лет, как положено, получила паспорт гражданина СССР, дающий право свободно перемещаться по всей советской территории. Есть он и у всех отслуживших в армии, у бывших фронтовиков, само собой, и даже у тех, кто сумел хоть временно в городе поработать, после его не отбирают. Кто замуж выйдет за городского, тоже паспорт получает. И никто не будет к ответу привлекать мать, сестру или иную родственницу, решившую кого-то в городе навестить. Но если «лишенец» на запретной территории попадется – а таких тоже хватает, если деревенский и в армии не был, то самый вероятный случай, что в тюрьме сидел, или в войну с немцами сотрудничал, но на высшую меру или долгий срок не заслужил, или пособник или член семьи всяких там «лесных», административно высланный в отдаленные районы – ну, в общем, тот, кто в чем-то провинился перед советской властью или по иной причине не пользуется ее доверием, – то три года ему суд пишет автоматом. А польские украинцы – это случай особый, они там почти поголовно повязаны были в структуры ОУН-УПА, против панского гнета, зачем нам на своей территории такой горючий материал? Потому не было здесь никакого массового обмена украинцев на поляков, принимаем сугубо индивидуально, с персональным рассмотрением и заселением без мест компактного проживания, там, где рабочие руки нужны.

– Жалко, что из-за всяких там приличные люди неудобства испытывают, – тем временем разливается Кармалюк, – для «наших» бандеровцев в поезде последние вагоны выделяют, три или четыре, в Москве их к сибирскому составу перецепят, ну а в прочих же едут обычные пассажиры. Так эти сподобились всеми правдами и неправдами в голову поезда пробираться, чтобы тут сойти.