Владислав Савин - Красные камни [litres]

Пономаренко санкцию дал – подчеркнув, «на твою ответственность». То есть если проиграю, Линник победит и авторитету СССР и коммунизма будет нанесен вред, мне отвечать. Так что нервничала страшно. Аудитория нам вечером была обещана – и организовать там все пришлось, по Валькиной части, касаемо безопасности, и чтоб народ вывешенное объявление прочел. А мне, для успокоения нервов – подобно тому, как наши разведчики из отряда Медведева, перед похищением фашистского генерала Ильгена по лесу гуляли, чтобы не быть взвинченными до предела, так я сначала в сопровождении Вали визит товарищу ректору нанесла с утра. Товарищ Куколь, увидев нас, вздрогнул и встал.

– Иван Никифорович, позвольте представиться еще раз, – говорю, улыбнувшись, – Ольховская Анна Петровна. Вернее, в Киеве тогда под этой фамилией была. Не узнал меня товарищ Кавалеридзе – девять лет прошло. Выросли мы все, постарели…

У ректора взгляд затравленный – думает, наверное, если ты тогда могла первого секретаря республики к стенке, то в каком же чине ты сейчас? Еще решится с отчаяния, что карьере, а то и самой жизни конец, на какую-нибудь глупость – в этой реальности пистолетики у ответственных товарищей (тем более на бандеровской Западеншине) обычное дело. Валя так же считает – и когда я напротив ректорского стола усаживаюсь, он у Ивана Никифоровича за спиной, на случай, если тот попробует что-то опасное из ящика или из кармана достать.

– Иван Никифорович, вы знали о существовании контрреволюционной антисоветской организации, которую возглавлял ваш подчиненный? – задаю вопрос, ректор лишь мотает головой. – Тогда второй вопрос, знали ли вы о его антисоветских убеждениях и разговорах, которые он вел в вашем присутствии?

– Простите, товарищ Ольховская, но ведение дискуссий есть не только разрешенная, но и предписанная форма воспитания коммунистического мировоззрения в наших советских людях! – восклицает Куколь. – Согласно действующим методическим указаниям… И Сергей Степанович вел именно марксистский кружок – и именно в рамках марксизма выдвигал тезисы, которые слушатели должны были принимать или опровергать. И насколько мне известно, там не было ничего антисоветского.

– Тогда объясните, как вышло, что эти дозволенные дискуссии обернулись уголовщиной, включая убийство? – спрашиваю я. – Мне, как женщине, особенно противно, что этот ваш Линник с девушками делал, пользуясь своим положением, как петух в курятнике. Понимаю, что университет не монастырь, но принуждать студенток к сожительству, угрожая политическими оргвыводами, это уже не просто аморалка, а что-то потяжелее! Должность же ваша, Иван Никифорович, номенклатурная, причем союзного уровня – то есть вы перед Москвой, перед советской властью и перед товарищем Сталиным отвечаете за все, что во вверенном вам учебном заведении происходит. Чтобы из ворот вашего университета в жизнь выходили люди, преданные советской власти, – а не отбросы, которым прямая дорога в тюрьму! Сейчас давно уже не царские времена, чтобы в вольнодумство играть.

– Простите, товарищ Ольховская, – пискнул ректор, – но я, как потомственный интеллигент, всегда полагал, что инакомыслие, конечно же в разумных пределах, полезно для общества и государства, как необходимая критика, чтобы вовремя увидеть ошибки…

– Критика нужна и полезна, – соглашаюсь я, – всегда готова ее выслушать. Но исключительно от тех, чье мнение для меня авторитетно, кто мне свою правоту уже доказывал, кому я верю. А одной лишь принадлежности кого-то к лицам, занятым умственным трудом, – для меня недостаточно, чтобы считать их мнение вернее, чем мое. Однако о философии после беседовать будем, – а сейчас я жду от вас подробные письменные показания, что вы знали, видели и слышали по этому делу. Разговоры сомнительные вели – имена, фамилии этих «всех» и обстоятельства, где, когда, кто еще присутствовал? Товарищ майор (это к Вале), удостоверение покажите, чтобы гражданин Куколь в наших полномочиях не сомневался.

Валя показывает «корочки» – не «инквизиторские», а МГБ. Сообразил, раз я его этим званием назвала (и майор госбезопасности соответствует армейскому полковнику – в этой реальности довоенную иерархию в органах не отменили). Ивану Никифоровичу же информация – если полковник у меня в подчинении ходит, то мой ранг не ниже генеральского? Смотрим, как товарищ ректор (пока не гражданин, суда ведь не было еще) пишет про всех своих приятелей и коллег, чьи откровения слышал. Со стен осуждающе смотрят классики марксизма.

– О, да вы тут целую «Войну и мир» написали, Иван Никифорович. Что ж, пока продолжайте исполнять свои обязанности, о дальнейшей судьбе вас известят. На мой личный взгляд, вы своему посту не соответствуете – гражданин Штеппа и то больше подходит, уж он линию советской власти будет безупречно проводить. Но это уже в Москве решат, я лишь докладную напишу. Надеюсь, вы поняли, что никаких эксцессов во вверенном вам заведении случиться не должно? Свою судьбу не усугубляйте, да и интерьер жалко – очень не хотелось бы сюда ОМОН вводить, мебель переломают, убыток казне. Пока же не смеем вас задерживать – у вас свои дела, у нас свои.

И когда мы вышли, я шепотом спросила у Вали:

– Я не слишком на «товарища Брекс» была похожа? По-казенному говорить проще – но не хочу, чтобы люди привыкали. А главное, боюсь, вдруг сама не замечу, как такой стану?

А Валя ответил, также шепотом:

– Тебе до того далеко. И с такими, как этот, только по-казенному и надо. А то на шею сядут и ноги свесят. Как в мое время такие интеллигенты искренне верили, что «главная задача власти – это диалог с обществом», – под которым оные личности понимали исключительно себя. То есть, по их мнению, власть должна слушать, исполнять и отвечать за то, что ей всякие васисуалии лоханкины велят, сами ни за что отвечающие.

И спросил недоуменно:

– Ты и в самом деле хочешь Штеппу на ректорство?

– Нет, ты что! – отвечаю. – Это лишь чтобы товарищ ректор был в печали.

Успели даже съемками заняться. Наш будущий великий режиссер (без кавычек, мне очень понравились его фильмы, что я на ноуте смотрела) все уже понял и спросил меня с сожалением:

– Анна Петровна, так, значит, мы лишь для декорации работали? И не будет никакого кино?

– Ну отчего вы так решили, Леонид Иович, разве одно другому мешает? Будет фильм, хороший и полезный, особенно для юношества. И эпизоды комедии к месту – как дед Щукарь у Шолохова. Сделано много, какие-то эпизоды на «Мосфильме» доснимем – ну а сегодня, пока еще массовка в нашем распоряжении, надо с Дрогобычем завершить. Не удалось панскому «святому войску» взять город, и паны ругаются, орут на главинквизитора Крамера: «Ты на что нас подрядил? Вместо обещанного дохода одни убытки, ладно, что наемники передохли, не жалко и меньше платить – так все равно на поход потратились, кто нам возместит? А потерянную артиллерию, и пушки и обученных пушкарей, нам Церковь вернет?» Крамер оправдывается, что за святое дело торговаться грех – ему отвечают, что раз бог справедлив, то богоугодное дело и оплачиваться должно соответственно. «Говорите, в городе колдуны засели – так вы, ваше подлое святейшество, заверяли, что с нами Бог, и кто тогда выходит сильнее? Грозите отлучением – так вы и тех, в городе отлучили, и что в результате?»