Владислав Савин - Красные камни [litres]

Он удивленно смотрел, как мы все дружно рассмеялись.

– В сорок четвертом в Киеве меня знали как Ольховскую, – сказала Анна, – и ОУН-УПА вынесла мне приговор, «генерал» Василь Кук трижды пытался мое убийство организовать, два раза там, в Киеве, третий раз на пароходе «Нахимов», и где теперь он и его банда? Позвольте представиться еще раз: Анна Петровна, ну пусть будет Ольховская, по закону сотрудникам Службы партийной безопасности разрешено иметь документы на любое имя и любого ведомства, равно как носить при исполнении любой мундир или не носить форму вообще.

И показывает удостоверение всего лишь. Не тот грозный документ с подписью «И. Ст.», дающий ей здесь и сейчас такую же власть, как автор этой подписи, или как в известном романе: «То, что сделал предъявитель сего, сделано по моей воле и для блага государства». Но и этого достаточно, чтобы какого-то преподавателя как комара прихлопнуть. И он тоже это понял – судя по тому, как изменился в лице.

– Так вы все знали? К чему тогда этот цирк с кино?

– Сергей Степанович, ну вы же умный человек, – сказала Анна, – старший политрук, были ранены под Харьковом, комиссованы, дальше пошли по партийной линии, а с пятидесятого – Львовский университет. В разведке вы не служили, в партизанах и в подполье не были – так что весь опыт у вас и вашей организации лишь из фильмов и книг. А я в войну через все перечисленное прошла – разведшкола, затем оккупированный Минск, партизаны, и в завершение – осназ Северного флота, знаменитые «песцы», при которых я состояла. Дважды Герой Смоленцев, бравший Гитлера в сорок четвертом и Гиммлера в пятидесятом, в представлении не нуждается, как и его супруга, о ее славном боевом пути знает весь Советский Союз. Да и товарищ, что у вас за спиной стоит, по ту сторону фронта больше времени провел, чем по эту. И поверьте, что после Победы мы не лекции студентам читали и не только снимались в кино – Люся, удостоверение покажешь, или мне на слово поверите, что товарищ Смоленцева в том же ведомстве служит, что и я? И вы надеялись, что ваши тимуровцы, дилетанты, имеют хоть какой-то шанс против нас, гроссмейстеров? Хотя вы в шахматы не любите, вам шашки больше по нраву, как записано в нашей картотеке. Как думаете, могли мы не знать про вашу будто бы коммунистическую, однако же подпольную организацию – а узнав, не принять должных мер?

– Каяться не буду. Поскольку мы видим настоящий коммунизм именно таким.

– Сергей Степанович, вы понимаете, что дискредитируете нашу советскую власть? – продолжает Анна тем же менторским тоном. – За которую вы, как и все мы, на фронте сражались. Дискредитируете и словами, и поступками – чему вы нашу советскую молодежь учите, у нас, конечно, сейчас не тридцать седьмой год, критика и обсуждение дозволяются, и даже приветствуются, но не настолько же, и 58-ю статью никто не отменял. Вы понимаете, что если бы вашим делом МГБ занималось, сидели бы вы сейчас в допросной, на очной ставке с кем-то из ваших учеников? Впрочем, это еще не поздно организовать – если вы от нашего предложения откажетесь.

– «Разоружиться перед партией»? Все-таки покаяться публично – а дальше, что партийный суд решит?

– В чем каяться, урод ты фашистский? – вмешивается Валька. – Я высшей философии не учен, одно знаю, как дважды два: делал то же, что фашисты, значит, виновен! Мало они наших советских людей истребили – еще и ты, за какую-то свою идею? А уж безоружных женщин убивать – это совсем западло, мы такого даже в Германии себе не позволяли!

– А тебе что, не приходилось на фронте других на смерть посылать? – обернувшись, с вызовом отвечает Линник. – И еще одна жизнь за Родину, за Сталина, за коммунизм.

– За какую родину, японскую, что ли? – распаляется Валька (наигрывает, как договорились, или уже всерьез?). – Видел я в сорок пятом самураев-смертников, когда тебя взрывчаткой обвязали и вперед под танк или на амбразуру, за своего императора банзай! А у нас даже у штрафников не слышал, чтоб на такое приказом посылали. Это у япошек император и Япония – все, твоя жизнь – ничто, ну а жизнь неяпонца вообще ничего не стоит, как у фашистов и положено. Анна Петровна, по-моему, этот шлемазл уже лет на пять наговорил. А ты давай, чеши языком дальше – может, до вышки и докрутишь!

Сколько я знаю, Валя Кунцевич не еврей. Но иногда проскакивают в его речи характерные словечки. Причем прежде я за ним такого не замечала – а сам он намекнул, что «после знакомства с одним умным человеком». После расспрошу настойчивее – любопытно же! Или у Марии узнаю – ей ведь наверняка известно?

– Сергей Степанович, знаете, в чем разница между нами и МГБ? – говорит Анна все тем же тоном строгой учительницы. – Они судят людей, а мы – идеи. Нам известно, что марксизм, который вы преподаете своим доверенным ученикам, отличается от общепринятого. И возможно даже, в нем есть рациональное зерно. А как говорит диалектический материализм, практика – это критерий истины. Я хочу предложить вам выступить перед аудиторией, изложив свои взгляды – и если сумеете доказать их правильность, то, возможно, их даже включат в университетский курс. Ну, а не сумеете – ответите за все по закону, и не только вы один! Создание антисоветской организации, да еще с террористическим уклоном, раз до убийств дошло, это очень серьезное преступление. Потому на скамье подсудимых окажетесь не только вы, но и те из ваших учеников, кто играл в вашей «Молодой гвардии» активную роль. Можете отказаться, но при неявке на матч вам будет засчитано поражение. И это будет справедливо – значит, вы сами не уверены в правоте своих взглядов?

– Слишком заманчивое предложение, – произнес Линник, – и это все?

– Конечно нет! – ответила Анна. – Ведь Ганну убили, а никакие высокие идеи не стоят того, чтобы ради них невиноватых убивать. Так что вы сейчас напишете, как вы приказали убить Ганну Полищук, и кто конкретно это сделал.

– Так вот что вам надо! Гестаповские штучки – а дальше коготок увяз, всей птичке в суп?

– Все слышали, он нас к фашистам приравнял! – тут же встревает Валька. – Ну вот, уже лет десять ты себе заработал. Анна Петровна, дозвольте мне к этой сволочи физическое воздействие применить? Для допроса останется годен – бить буду аккуратно. Но сильно.

Линник повернулся – мне показалось, сейчас он, как в американском фильме, попробует Вале в физиономию дать, и получит в итоге, вот любопытно мне, сначала по печени и по горлу, или сразу руку на излом и лицом в пол? Не то что мне нравится смотреть на дерущихся мужчин – но представляю, а если бы линниковские блюстители морали тогда на улице попробовали мне юбку задрать, как бы их мой рыцарь по мостовой размазал (ну и я бы, конечно, помогла, если на мою долю кто-то остался бы). Нет, Линник сообразил, что хуже будет лишь ему – лишь глянул бешено, и смолчал.