Юрий Волков - Душегуб [СИ]

Очнулся в темноте.

Через секунду понял, что лежит на полу движущейся машины. Руки сзади, в наручниках.

Ещё через секунду вспомнил всё и осознал безнадёжность своего положения.

Убьют…

Мда. Ну, что же, он прожил неплохую жизнь. Весёлую.

И умирал весело. Он посчитал — четырнадцать человек сегодня забрал с собой.

Жаль — вспоминать о нём некому. Ни семьи, ни детей… Да и какие дети, с его образом жизни? Что он может им дать, кроме денег? Мотается по свету, нигде ни места, ни гнезда.

Прожить можно по-разному. Он предпочитал это сделать ярко. Хоть и коротко… Промелькнул по жизни как метеор, вспыхнул и погас.

Денис, как-то, лет двадцать назад, прочёл начальные основы воинского мастерства одного древнего японского самурая и философа. Запомнилась одна фраза — «Настоящая смелость заключается в том, чтобы жить, когда нужно жить, и умереть, когда нужно умереть».

Теперь пришло его время.

Он отчётливо понимал безвыходность ситуации, но просто так сдаваться не собирался. Если появится хоть малейший шанс, если банда Коня допустит хоть малейшую ошибку, если проявят малейшую слабину, он этим мгновенно воспользуется. И то, что у него руки за спиной в наручниках, этим ребяткам не поможет.

Криво ухмыльнулся.

Машина остановилась. Дверки фургона открылись.

На снегу стояли четыре лба. Один с автоматом, остальные с пистолетами. Близко не подходят. Боятся.

— Выходи!

Денис хмыкнул.

— Мне и тут удобно.

Начнут вытаскивать, появится возможность…

Лысый вскинул автомат.

— Вышел! Быстро, я сказал!

— А мне торопиться некуда!

Если пришьют в салоне, то придётся машину от крови отмывать. Хоть так этим сукам насолить.

Они, как принято, рассчитывали, что жертва сама выкопает себе могилу. Ага! А вот сами помашите лопатами, ребята. Нехрен.

Быки переглянулись.

— Чо делать-то?

— Время идёт. Надо кончать.

— А яму кто копать будет?

— Придётся самим. Он — точно не будет.

Один, самый здоровый, спросил:

— А чо это он не будет?

— Ну, так подойди — заставь… — огрызнулся лысый.

— Земля мёрзлая…

Денис пошевелил, разминаясь, плечами. Быки прервали разговор, вскинули оружие, окрысились. Гниды трусливые. Понимают — с кем имеют дело. Потому и держатся на расстоянии, подойти боятся.

Лысый вздохнул.

— Ну, ладно.

И засадил короткую очередь Денису в грудь.

Второй раз очнулся лёжа на животе. Снова в темноте.

Спина болела жутко. Словно на ней костёр развели. Он попробовал пошевелиться, чтобы лечь поудобней, и, охнув, снова потерял сознание…

Третье возвращение в реальность случилось менее болезненно.

К спине аккуратно прикладывали что-то прохладное.

Денис открыл глаза и осторожно повернул голову… День. Где-то ближе к вечеру. Какая-то изба. Небелёная и неоштукатуренная. Просто брёвна, стёсанные с внутренней стороны, между которыми торчала то ли пакля, то ли мох. Крошечное мутное оконце. Рядом с лежаком — грубо сколоченная лавка, на которой стояла столь же грубо вылепленная глиняная посуда — тарелка, кувшин и маленький кувшинчик.

Над ним хлопотала женщина. Она прикладывала к его спине мокрую тряпку, от этого становилось немного легче.

Отодвинув женщину, к нему подошёл поп. Натуральный, такой, дремучий поп, в черной рясе, из-под которой торчали стоптанные сапоги.

Он склонился, посмотрел Денису в лицо и сказал:

— Рано ещё. Поди, жив будет.

И отвел глаза от спокойного, но настороженного Денисового взгляда. Встал, перекрестился, что-то пробормотал и вышел из комнаты. Хлопнула дверь.

Вошёл мужик в застиранной одежонке и… В лаптях! Денис смотрел на эту древнюю обувь и не мог понять — на кой чёрт он лапти-то напялил.

Женщина накинулась на мужика.

— Зачем ты его приволок?! Ванечка не умрёт! Я не дам! Он не умрёт!

— Он всё равно не выживет. Такие не живут.

— Нишкни!! — закричала женщина. — Нишкни! Я не дам! Уйди прочь!..

Мужик треснул женщине подзатыльник. Не сильно, а так, для острастки.

— Пошто орёшь, дура. Я же хочу как лучше.

Повернулся и вышел.

А та подсела на корточки перед Денисовым лицом, посмотрела ему в глаза, осторожно погладила по щеке.

— Ванечка, солнышко моё, как ты, родной?

— А ты кто? — спросил Денис.

У той покатились слёзы ручьём.

— Ванечка! Я мамка твоя. Неужто не признал?

— А звать как? — строго спросил Деня.

— Марией звать меня, сыночка… Ну? Вспомнил?

— Мне по маленькому надо, — Денис решил не спорить с Марией, — …мама.

— Сейчас. Я мигом.

«Мама» бегом исчезла за дверью и через секунду вернулась с деревянным ведром-бадьёй с верёвочной ручкой.

Денька, кряхтя и превозмогая боль, сел на лежаке, опустил тощие ноги.

— Это что за твою мать?!

— Что, Ванечка?

Денис помолчал, потом попросил:

— Выйди, я управлюсь.

Мария удивлённо глянула на него, пожала плечами и вышла в сени.

Денис справил нужду в ведро, отодвинул его ногой и осмотрел себя.

Ну? И где кубики пресса? Где мощные квадратные пласты грудных мышц? Где бицепсы сорок шесть сантиметров в обхвате? Где всё?!!

— Пипец!

Он опустил голову. Какая-то петушиная грудь с проглядывающими сквозь кожу рёбрами, тонкие ноги с узлами коленок и хлипкие дрищеватые ручонки.

Его вечная невозмутимость была поколеблена. Это не его тело. Пусть он валялся долго… Пусть даже год… И от этого растерял мускульную массу. Но где следы от пуль на груди? Где ножевой шрам на левом предплечье? И вообще…

Его засунули в другое тело!

— Мама! Я всё.

Зашла Мария.

— Мама… Сколько мне лет?

Женщина подошла, внимательно посмотрела ему в глаза.

— Семнадцать, Ванечка. Месяц назад семнадцать исполнилось.

Денис оглядел весь крестьянский, средневековый антураж. Ухваты, прислонённые к русской печи, местами позеленевший медный самовар, образа в углу под расшитым рушником, прялка… До него начало кое-что доходить.

— А какой сейчас год?

Мать озадачилась. Вышла в сени, крикнула:

— Петя! А год нынче какой?

Вернулась.

— Тыща восемьсот двадцать шестой, Ванечка… От рождества Христова.

Снова внимательно на него посмотрела.

— Ванюша, ты смотришь по-другому…

— Как по-другому?

— Не так, как прежде. Взгляд у тебя не такой…

— Я смерть видел… мама. Может, от этого.

У женщины снова покатились слёзы. Она протянула руки обнять его, но опомнилась, остановилась.

— Что со мной произошло?

— Ты ложись, хороший мой, не сиди. Тебе надо лежать.

Денька послушно лёг. Боль отпустила. Приготовился спрашивать и слушать.

То, что он оказался неизвестно как, и неизвестно где, его, конечно, смутило, но не выбило из колеи. Он понял, что попал. Попал по полной программе. И, поэтому, первым делом следовало выяснить окружающую обстановку.