Макс Мах - Командарм

– Допустим, – согласился Семенов и, отложив кий, вопросительно посмотрел на Макса.

– Пока пусть будет в качестве силового отделения Оперативного отдела…

– «Силовой» – звучит нехорошо.

– Вот и придумай название. В перспективе это твой собственный отдел. Что-нибудь вроде активных операций… ну, не знаю! Думай!

– Принято. Что-то еще?

– Я хочу создать отдел разведки… ну, не разведки, разумеется. Активная контрразведка. Собственная разведка Военконтроля. Не знаю, но смысл понятен, или нет?

– Понятен, – кивнул Семенов. – А я тут при чем?

– Подумай о кандидатуре руководителя отдела, – сказал тогда Кравцов и улыбнулся. – Это я по дружбе прошу, а не как начальник. Мне на эту должность волк нужен с лисьим умом, никак не меньше…

До полудня колесо вертелось так, что, как говорят на Руси, ни вздохнуть, ни пернуть. Дел накопилось множество, тем более что Макс не только восстанавливал разрушенное, он и новое строил, предполагая ввести в практику контрразведки такие приемы и методы, до которых не додумались еще и признанные мастера этого дела – немцы да англичане.

«Ну, ничего! – думал Кравцов в азарте. – Дайте срок! Такого монстра вырастим, ЧК от зависти удавится!»

Были у него и другие – вполне наполеоновские – планы. Теперь был, чай, не двадцать первый год на дворе. Макс только не знал пока, как подступиться к главному, как не решил пока и того, каким должен стать, пусть не идеальный, но приемлемый – с точки зрения соотношения «цена – качество» – искомый локомотив истории. Он твердо решил, чего не хочет допустить на пути в Коммуну. Оставалось понять, что из оставшегося – люди и средства – возможно и достаточно, чтобы в конце концов сделать там остановку.

– Март восемнадцатого, – сказал Кравцов. – Ты встречала Котовского в марте в Елизаветграде?

– В Екатеринославе, – кивнула Маруся. Ну, что хочешь с ним делай, а назвать Никифорову Марией Григорьевной Макс не мог. Даже мысленно. Только мысленно, поскольку «бандитку» Марусю Никифорову казнили белые… в сентябре девятнадцатого года.

– В Екатиринославе… Что он там делал?

– Бежал с фронта. Ты же помнишь, немцы начали наступление, взяли Киев…

– Я был в Одессе с Муравьевым, – Макс пыхнул трубкой, прищурился, вспоминая Котовского. Григорий Иванович командовал сотней, входившей в Тираспольский отряд. Среднего роста – ниже Кравцова на голову или даже больше – но крепкий, жилистый, из тех, про кого говорят силач, едок. Ел много. Макс как-то раз видел, как Котовский умял яичницу с салом из двух дюжин яиц. Еда в нем сгорала, видно, иначе давно должно было разнести, но полнеть Григорий начал, как рассказывали Кравцову, значительно позже, после тяжелых ранений, то есть уже году в двадцатом. А тогда, зимой восемнадцатого, о «дородности» не могло быть и речи. Был быстрым, решительным, но при том нервным, дерганым. Иногда начинал вдруг заикаться, да и в глазах виделось нечто…

«Ну да! – вспомнил Кравцов. – Он же эпилептик!»

Макс сам был свидетелем одного такого приступа, летом девятнадцатого, уже после того, как Якир уговорил его отменить расстрельный приказ. Вернее, уговорил не обижаться на то, что приказа не выполнил.

«Эпилептик… значит, может быть коварен и скрытен, что при его уме несложно. И злопамятен… Определенно, кто-то об этом писал, но кто? Ломброзо? Шарко? Жане? [52] Чезаре Ломброзо (1835–1909) – итальянский тюремный врач-психиатр, родоначальник антропологического направления в криминологии и уголовном праве, основной мыслью которого стала идея о прирождённом преступнике. Жан-Мартен Шарко (1825–1893) – французский врач-психиатр, учитель З. Фрейда, специалист по неврологическим болезням. Жане Пьер (1859–1947) – французский психолог и психиатр. »

– Нестор предложил ему присоединиться и прорываться вместе в Гуляйполе. Я тоже хотела тогда идти по тылам немцев. А Гришка струсил, распустил отряд и ушел в бега…

– Понятно.

– А мне нет, – вскинула взгляд Маруся. – Ты под Котовского копаешь?

– Скорее, он под меня.

– Не связывайся, – спокойным голосом предложила она.

– Это ты мне говоришь? – удивился Кравцов.

– Я, – кивнула Никифорова, играя коробком спичек. Обычно руки выдают истинный возраст женщин, не так было с Марусей. Судя по рукам, ей все еще было двадцать…

– Сейчас не восемнадцатый год, Макс, и ты не командир красногвардейцев. Твой командир Муравьев растрелян, и половина твоих друзей лежит в земле.

– Звучит мелодраматично.

– Но по существу верно. Скажешь, нет?

– Наверное, да, – согласился Кравцов. – Собирайся… товарищ Ольга. За границу поедешь, в командировку.

– Куда это?

– В Марсель… В Париж не помешало бы, но, боюсь, тебя там могут узнать.

– Меня теперь только ты один узнаешь.

– Не скажи! У художников взгляд наметанный… Впрочем, думаю, можно попробовать, но только осторожно. Ты мне обещаешь?

– Я смерти не ищу, – усмехнулась в ответ Никифорова. Хорошо усмехнулась, по-дружески, как в прежние годы.

– Ладно, значит, Париж. Потом съездишь в Стамбул и пароходом – через Одессу – домой. На все про все месяц, самое большее – два…

Было около пяти, когда референт доложил, что звонят из Наркомата: замнаркома Котовский хотел бы переговорить с начальником Управления Кравцовым.

«Терпеливый, однако, а еще говорят, что эпилептики – нервически не сдержанны!»

Но следует отметить, телефонировал Григорий Иванович исключительно вовремя. Макс успел с утра переделать множество неотложных и первоочередных дел. Их набралось неожиданно много, куда больше, чем мог заранее предположить. А перед самым звонком из Наркомата Кравцов закончил разговор с молодым лингвистом из университета, Александром Ивановичем Смирницким [53] В будущем профессор и первый заведующий кафедрой английской филологии МГУ. , договорившись с ним о переводе на русский язык крайне поучительной книги английского контрразведчика Фердинанда Тохая «Секретная служба». Книжку эту привез из-за границы один из питерских морских инженеров, и она Максу весьма понравилась. Разговаривая же теперь со Смирницким, он подумал, что, в принципе, особую группу перевода – хотя бы с основных европейских языков – следует завести и в Управлении, точно так же, как и свое, пусть и маленькое, издательство. Обговорили гонорар, стали прощаться, тут и образовался звонок из Наркомата.

– Здравствуй, Макс Давыдович! – пробасил в трубку Котовский. – Как живешь, не спрашиваю, знаю, видел. Жена красавица, и сам не дурак. То есть все путем.

– Здравствуй, Григорий Иванович. – Кравцов не помнил, чтобы они с Котовским переходили на «ты», но устраивать истерику из-за такой малости не собирался. – Если ждешь «спасибо», не скажу.