Макс Мах - Командарм

– Зря раздражаешься. – Жорж достал папиросы, взял одну и вопросительно взглянул на Макса, предлагая «это дело перекурить». – Это по сути люди не меняются, а по форме очень даже склонны гибкость проявлять. Тот же Котовский, ну, кто он был в девятнадцатом? Никто. И в двадцатом – с трудом комбриг. А сейчас его Фрунзе вон как вознес. Может, ему страшно там, на этакой-то высотище! Вот и ищет союзников.

– Нет, – покачал головой Кравцов, прикуривая от зажженной Семеновым спички. – Не вытанцовывается.

Он уже думал над этим, но ничего путного пока не придумал. То есть кое-какие мысли имелись, разумеется, но, во-первых, этими предположениями он даже с Жорой поделиться не мог, а, во-вторых, все там было очень неопределенно с этими догадками, словно болото ночью, да еще и в тумане.

– А что у вас в девятнадцатом произошло? – поинтересовался Семенов, знавший, что на большинство вопросов он всегда получит от Кравцова исчерпывающие ответы.

– Я в конце мая состоял при Реввоенсовете Двенадцатой армии. – Макс вспомнил то время и искренне удивился, как они его тогда пережили. Теперь, по прошествии всего лишь пяти-шести лет, Гражданская война на Украине представлялась Кравцову кровавым хаосом, в котором тяжело ворочались или стремительно перемещались армии размером с полк и банды численностью в дивизию военного времени. Странное, страшное, но по-своему удивительно притягательное – словно доза кокаина – время. Время авантюристов и подвижников, героев и трусов, стяжателей и бессребреников… И степь… Почему-то ему часто вспоминалась горящая степь. Черное солнце, взмыленные, сходящие с ума кони и шашки в вытянутых вперед руках верховых… И еще гул артиллерии, и дымные разрывы, и земля, дрожащая под слитными ударами копыт…

– Вместо Жданова [48] Жданов Николай Александрович – Генштаба генерал. на армию пришел Эйдеман, – продолжал он между тем свой рассказ. – Но ненадолго. Двенадцатую уже летом расформировали, однако в конце мая Роберт Иванович направил меня начальником во вновь создаваемую Сорок пятую дивизию [49] В РИ формировать дивизию в начале июня начал Савицкий, которого уже через несколько дней сменил Якир. . На ее формирование пошли части Третьей украинской армии. Помнишь такую? Ну, какие там были части, я тебе рассказывать не буду, сам можешь себе представить. Якир сменил меня в конце июля, и я ушел в Восьмую армию на корпус. Но в июне как раз мне и пришлось командовать всем этим конным цирком. И заметь, положение у нас было аховое: петлюровцы наступали, в тылу крестьянские мятежи и банды… Банд там, Жора, было столько, что мама не горюй!

– Я помню.

– Ну, да. А Григорий Иванович, стало быть, принял Вторую пехотную бригаду. Очень он этим фактом гордился. Оркестр собрал… А через неделю Юрко Тютюнник опрокинул его бригаду ночной атакой и раскатал в блин. Мы потом этих самых котовцев по степи отлавливали и чуть ли не децимацию им учинили. А комбриг исчез… и по слухам, путь держал аж на Прут. Ну, случай, как мне доложили, не первый и даже не второй. В январе девятнадцатого он аж до Киева добежал и в восемнадцатом, говорили, пару раз срывался. Вот я своей властью его и приговорил.

– Вот оно как! – покрутил головой Семенов, словно воду стряхивал. – Кучеряво! Но только учти, Макс, эта история произошла давно, а потом – то есть буквально через месяц – он под Якиром и, значит, снова же под тобой, больше года ходил. И ты его с бригады не снял, хотя власти начальника корпуса, тем более командарма с лихвой хватало. То есть ты пойми меня правильно, Макс… Я тебя ни в чем не упрекаю, сам под расстрельной статьей несколько раз ходил. Время было такое, война, и других людей у нас для той войны не было. Но посмотри на вещи его глазами. Он вполне может думать, что ты эту историю сто раз забыл. Тем более теперь, после «геройств его немереных», с тремя орденами Красного Знамени и должностью замнаркома. А в наркомах ходит, можно сказать, твой собственный благодетель, Макс. Он тебя из дерьма вытащил и в Москву послал, и он же негласно протежировал. Ты это знаешь, Григорий это тоже знает. Он с Фрунзе в друзьях нынче.

– Фрунзе реалист, – пыхнул папироской Макс. – И свою фракцию в РККА выстраивает грамотно и без спешки. Вот и Якир уже округом командует и каким! И Белов в гору пошел…

– И ты.

– И я, – согласился Кравцов. – Только я… Я как бы свой только наполовину. Тут же интерес Троцкого сложно не заметить. Особенно в последнее время. Но ты насчет Фрунзе не заблуждайся. Он хоть Троцкого в нужный момент и поддержал, всегда себе на уме. И ни в чьи сторонники записываться не спешит. Он и Феликс, таких других двух в партии и не найдешь больше. Силы у них куда больше, чем у некоторых членов Политбюро, но они здесь, а не там.

– А вот это как раз и может быть ответом на твой вопрос, – Жора затушил окурок, посмотрел с сомнением на пачку, но снова закуривать не стал. День только начинался, еще успеет накуриться. – Не знаю, что там, у Котовского с Фрунзе за интерес такой обоюдный, но Дзержинский Гришку в замнаркомы пускать не хотел. Это я точно знаю. Ты в Питере тогда был, а здесь такое творилось, только что не стреляли! Впрочем, и стреляли тоже. Два покушения на Котовского было. Одно еще на Украине, как я краем уха слышал, второе – здесь, в Москве. И это второе, судя по почерку, Феликс устроил. Больше некому! Гришка чудом уцелел, пуля легкое пробила. А стрелял, знаешь, кто?

– Ну?

Этой истории Макс, к сожалению, не знал. Слухи ходили, разумеется. Как без них. Но до Ленинграда никаких особых подробностей не дошло.

– Ты такого менша [50] Менш – человек ( идиш ). Следует иметь в виду, что в годы, предшествующие революции, и сразу после нее среди членов левых партий (коммунистов, эсеров, анархистов) находилось много евреев, а евреи, соответственно, еще не забыли в то время свой родной язык. Так что многие русские и украинцы – тот же Котовский или писатель Тынянов – знали еврейский язык в достаточной мере, чтобы на нем говорить, или, во всяком случае, использовали отдельные слова, взятые из языка идиш. по имени Мейер Зайдер в Одессе не встречал, случаем?

– Майорчик, что ли? – в голове Кравцова словно реле щелкнуло. – Зайдер стрелял в Котовского?

– Да, – кивнул Семенов и все-таки взял папиросу. Взял и Кравцов.

– И чем дело кончилось? – спросил он, закуривая.

– Осудили на пять лет.

– Что?!

– Ну, он же вроде бы жену приревновал, а у Гришки репутация…

– Жена Зайдера бывшая проститутка.

– Ну и что? Была проститутка, а стала жена красного командира. Зайдер батальоном командовал… Боевое прошлое, то да се… Дали пять лет. Через год-два, как пить дать, выйдет по амнистии. Он же член партии был с девятнадцатого года… Только странно это, ты прав. Он за Котовского держался как за отца родного, и вдруг стрелять. Скверно пахнет.