Георгий Антонов - Цурюк

Каким-то их встретит 21 век в иной России — могучей и прекрасной, отроду не знавшей большевистской чумы и всей этой последующей гнусной агонии…

Дед Коля, сидя на коряге над речным омутом, издали напоминал очертаниями степенного рыболова. Лишь подойдя ближе, Савинков понял, что это лишь причуды сенильного маразма. Что-то бормоча себе под нос, старик сосредоточенно водил раздвоенным прутиком по поверхности бегущей воды…

Кашлянув, чтобы не вспугнуть безумца, Борис подсел поодаль. После воскрешения Дерендяем в руинах Рябиновки норов борца за свободу заметно пообмяк… Обод шаманского Бубна с лоскутьями вспоротой кожи он положил рядом — но мазык даже не повернул головы.

— Блюмкина работа?

— Представьте себе — этот скот перетащил сюда из прошлого каких-то ряженых интуристов; среди них один весьма непростой — Хитман что ли, фамилия… Никогда не слышал, чтобы за час на ломаном русском можно было так распропагандировать отделение полиции…

— Хитлер, — кивнул мазык, — этот может. А после, конечно, Яша привёл Бубен в негодность.

— Как видите… — Борис скрежетнул зубами. — Вот эти останки мне удалось выклянчить у Тамбова на память… Тамбов, кстати, при мне побратался с толстяком, выдающим себя за маршала. Поклялись бить жидов и олигархов до последнего. Блюмкину приказано подготовить списки… Николай Николаевич, когда вся эта мутота закончится, а? Вы же обещали вернуть меня домой — или тогда не нужно было воскрешать! Там в конце тоннеля меня встречали, кстати, вполне дельные люди: Степан Халтурин, Мария Магдалина, Жанна д-Арк… Кажется, и товарищ Дерендяев присутствовал…

— Кажется — крестись, — ехидно подмигнул мазык. — Что, не по нутру светлое будущее?

— Здесь меня принимают за жандарма, за какого-то Левина, — сжал кулаки Савинков. — Я устал пьянствовать с полицией и делать вид, что болею за «Зенит-чемпион»… И вообще — пора, знаете, домой — бороться с большевизмом.

— Так уж и пора? Видел же, что бывает на выходе? — скоморох, сложив ладони лодочкой, очень натурально изобразил ими неприличный звук.

— Хватит меня морочить! — взорвался террорист. — Сами говорили, есть куча параллельных вариантов будущего. Уж я постараюсь, чтобы на этот раз вышло всё как-нибудь… ну, по-человечески… Всех Лениных-Сталиных — сразу за жопу и в окно!

— В окно, говоришь? — мазык прочертил прутиком по воде и, что-то увидав в глубине, печально глянул на Бориса. — Да, в окно — это по-человечески… С третьего этажа — на брусчатку внутренней тюрьмы…

— Что, простите?

— Так, привиделось… Слушай сюда, герой с дырой: Бубен зашивать без мазы — разве только перетянуть по новой. Наговоры я помню, а вот кожа пойдёт не любая. Старики говорили — нужна цельная шкура этого… Блин, склероз…

— Гоминоида! — из кустов с умным видом высунулась мордашка Лили Марлен.

— Во-во, — кивнул мазык. — Спасибо, внученька. А где ловить пакостника — хрен, мать йети, знает…

— Да у Чарушихи в бане! — подсказала рыжая проныра. — Каждую субботу у них там день влюблённых. С обеда яга ему шаньги печёт, а ночью граблями следы ровняет. Все соседи в курсе… Поп грозил проклясть — она и попу в бороду наплевала… Любофф! — лиса-подросток деланно закатила глаза.

— Ох, мòлодежь… Пороть вас некому! — дед, кряхтя, поднялся с коряги и шаркающей походкой поковылял к посёлку.

Лилька глянула вслед его силуэту с оттопыренными ушами над жилистой шеей — и странная грусть сдавила ей сердце. Она вдруг поняла, что дед и впрямь очень стар… Не иначе, опять с утра водил вилами по воде… А все в Роду знают, что это значит.

Чтобы не дать воли слезам, она запрыгала на одной ножке по прогалинам, брызгая на Савинкова грязью из-под кроссовок.

— … Так опоносить — меня? Мерзавцы! Двенадцать лет в этой упряжи, как раб на галерах — и вот благодарность! — бушевал экс-полицмейстер Свинтидзе, утрамбовывая ценные бумаги в саквояж бюстиком графа Бенкендорфа [15] Бенкендорф А.Х. — русский генерал от кавалерии, герой войны 1812 г. Основатель Третьего отделения Его Величества тайной канцелярии. (девайс был отлит по его спецзаказу в Лондоне Борисом Бирюзовским из чистого золота.)

Только что Викентию Карловичу с ухмылкой вручили указ об отставке. История с русалочкой таки всплыла в Питере — доброжелатели расписали всё в наилучшем виде, Палех отдыхает… Особо расстаралась, конечно, былая любовь — унтер-офицерская вдова Глаша Свирипеева. Верно гласит народная мудрость — сколько свинью ни корми, а вылетит — не поймаешь… Как-то так…

— Пшёл! — привычно ткнув кучеру Андрею в ватную спину кулаком, Викентий Карлович всхлипнул:

— Гони по Николаевской!

— Николаевская — она, барин, длинная… А правду говорят, что вас уже сократили?

— Не рассуждать! В Нему вези, в монастырь.

— А-а, это значит, батюшке Атбросиму решили покаяться? Милое дело! — не в тему расцокался языком возчик. — По грехам вашим самая пользительность…

В следующий миг шапка его слетела на мостовую от увесистой оплеухи… Дальше всю дорогу барин и ямщик дулись друг на друга молчком.

«Разыскать подлеца Дерендяя и вытрясти из него всю подноготную… Что ещё за чудеса на вверенной территории? Припру к стене фактами — и пусть попробует не научить своим трюкам…». — призрак тайного могущества уже маячил перед внутренним взором отставника.

… Вокруг шумел вершинами немский лес. Когда до обители оставалось не более семи вёрст, одна из сосен, вскрикнув всем телом, рухнула им поперёк пути.

— Тпру-у! — кучер натянул поводья… Пуганый Свинтидзе схватился за револьвер. Однако ни намёка на лихих людей — лишь щебет лесных птах раздражал округу. Во что целиться? В бесконечность? Чепуха, катар нервов. Ежиха с семейством деловито пересекла дорогу — Свинтидзе в сердцах дал пинка замыкающему…

— Природное явление, Андрей — экий ты, братец, шугливый… — но, пока он собирался с духом, мужика и след простыл.

Викентий Карлович, поаукав с четверть часа, не без робости водрузил саквояж на плечо и грузно поковылял в направлении обители Обрезания Господня… Ему припомнились слова настоятеля отца Палисандра: «Этой заразе на Руси почитай сорок тысяч лет, от языческих волхвов ведутся. Тяжело святой церкви с ними…».

С непривычки стало жутко. Тропа периодически раздваивалась — но он всякий раз сворачивал по солнышку, пока оно окончательно не закатилось за лес. Наконец сквозь буреломы показался идеально ровный прогал…

На выходе из чащи на него спикировала сорока, с тревожным криком огадив мундир. Но Карлыч, браво смахнув с аксельбанта птичье дерьмо, шагнул на подёрнутую ряской бездонную зыбь. Нога не нашла привычной опоры. Саквояж с золотым Бенкендорфом, булькнув, стремительно нырнул в бездну.