Олег Кожевников - Государь [litres]

Конечно, все эти воспоминания возникли в голове не просто так. Сознание подбирало хоть какие-нибудь факты, которые поддержали бы мою безумную идею – прорыва линии наступления атакующей нас вражеской части и выхода рейдерской группы в тылы противника. Несомненно, для этой войны такой план остановки наступления противника любому мало-мальски грамотному специалисту покажется бредом дилетанта. А Брусилов согласился с ним по одной простой причине – его предложил великий князь, брат императора. Командующий фронта понимал, что мощные атаки австро-германцев обязательно последуют, резервов, чтобы купировать неизбежные прорывы линии обороны, нет, а значит, придется отступать. Несомненно, крайним при неудачах на фронте окажется он, Брусилов. А если командующий фронта сможет сослаться на то, что на таком методе обороны настоял великий князь Михаил Александрович, то гнев императора, вполне вероятно, его обойдет и он останется на своем посту. Брат брату глаз не выклюет, но зато великий князь оттянет гнев Николая II на себя. И он, Брусилов, реально сможет помочь России выдержать это испытание, тем более что после неизбежного отступления страна в очередной раз напряжется, и для Юго-Западного фронта все-таки выделят резервы.

Именно такими мне представлялись мысли Брусилова, когда он не особо противился довольно-таки странному предложению генерал-лейтенанта. Который, можно сказать, подставлял свой корпус под гигантские потери и вполне вероятному бегству его подчиненных с поля брани. Наверняка блестящий стратег Брусилов просчитал, что, пожертвовав корпус, он в конечном итоге сможет остановить наступление австро-германцев.

В общем-то, я тоже думал, что потери в корпусе при таком способе борьбы с атаками противника будут большими, но делать-то было нечего. Нельзя было допустить развала фронта. А безрассудная храбрость всадников Туземной дивизии, впрочем, как и казаков, давала хоть какой-то шанс противостоять широкому наступлению неприятеля. Если цинично рассуждать, то гибель даже всех кавалеристов корпуса будет оправданна, если удастся предотвратить будущие революции и гражданскую войну. Вот я и рассуждал цинично, в случае чего и сам был готов погибнуть, чтобы не допустить будущих многомиллионных жертв. При этом я был уверен, что Кац продолжит дело по недопущению сползания России в клоаку революций.

Конечно, просто так я подставляться не собирался и в общем-то подготовил кое-какие средства для того, чтобы действия корпуса имели шанс на успех. Из разговоров с офицерами, принимавшими участие в боевых действиях, я пришел к выводу, что самое узкое место в боевых частях это связь. Одним из важнейших видов продолжала оставаться так называемая живая связь. Реализацию такой связи осуществляла войсковая конница, а также применявшаяся система офицеров связи, ординарцев и вестовых. К средствам живой связи относилась и военно-голубиная почта. К началу войны существовали военно-голубиные станции, разделявшиеся на четыре разряда – в зависимости от количества обслуживаемых этой станцией направлений. Когда я узнал про такой анахронизм, то чуть не расхохотался в лицо полковника Петроградского гарнизона, с которым консультировался по поводу применяемых в войсках средств связи. А еще он мне рассказал, что ключевое значение имели телеграф и радиотелеграф (беспроводной телеграф). Наряду с аппаратом Бодо применялся аппарат Юза – с оригинальной клавиатурой (похожей на клавиши рояля), а также аппарат Морзе (наиболее широко известный из пишущих телеграфных аппаратов). Вот эти системы были ближе мне, как человеку из XXI века. Я и начал узнавать, какие системы связи самые компактные и легко перевозимые. Не аппарат же Юза (похожий на рояль) перевозить на автомобиле спецгруппы. После упорных поисков и обращения в Главное управление почт и телеграфов мне удалось раздобыть семь портативных искровых радиостанций РОБТиТ образца 1914 года. Я их перебрал, немного доработал, и теперь в «Форде» спецгруппы находилось семь пускай и допотопных, но все-таки радиостанций. Такая станция обеспечивала связь в телеграфном режиме в радиусе ста пятидесяти верст. Для моих задач этого было достаточно. Особой квалификации для работы на такой радиостанции не требовалось. Любой телеграфист легко справился бы с таким аппаратом. Об обслуживающем персонале я тоже позаботился, договорился с Клембовским, что штаб фронта пришлет в Житомир десять человек, прошедших обучение в телеграфной школе.

Эти радиостанции и подвигли меня разработать такой необычный способ борьбы с вражеским контрнаступлением. Идея была проста – рассредоточить грузовики с установленными на них радиостанциями по самым проблемным местам фронта, чтобы в случае атаки противника информация об этом тут же поступала в штаб. При этом не просто факт начала контратаки австро-германцев, а информация о силе и направлении этого удара. Для сбора такой информации и проведения тщательной разведки я собирался направить с каждой радиостанцией не менее сотни своих кавалеристов. Когда в штабе получат нужную информацию, к месту прорыва выступает кавалерийский полк с задачей – фланговым ударом проколоть линию наступления противника и уйти в его тылы. А уже там начинать настоящую партизанскую войну. Я предполагал, что после того как в тылах у неприятеля начнут буйствовать мои джигиты, то даже самое подготовленное наступление противника захлебнется. А если нет, то можно повторить наскок. У немцев и австрийцев проблемы с резервами тоже имеются, и солдаты не менее, чем русские, устали от войны. Но у них нет таких отчаянных рубак, как казаки или всадники Туземной дивизии. Бойцов, которые даже без надзора командиров готовы вести бой до конца. У джигитов, исходя из воспоминаний Михаила Александровича, отсутствует такое понятие, как страх, или мечты о будущей мирной, бюргерской жизни. Вот эти черты характера казаков и всадников давали надежду, что мой дилетантский в военном отношении замысел может в этих условиях и сработать.

Мои размышления закончились, как только мы подошли к «Форду» спецгруппы. Над кузовом грузовика был натянут брезентовый тент, и все бойцы спецгруппы пережидали холодный осенний дождь под ним. Но мое появление не осталось незамеченным, из кабины выбрался прапорщик Хватов и стал докладывать о положении дел во вверенном ему подразделении. Я прервал прапорщика и представил его командиру Кабардинского полка князю Бековичу-Черкасскому. А дальше началось цоканье языком, гортанные вскрики горцев, которые они издавали, когда подошли остальные подчиненные князя. Я кивком головы разрешил Бековичу-Черкасскому и его джигитам осмотреть боевую колесницу великого князя. Восхищение у детей гор вызвали два пулемета, установленные в кузове – один над кабиной, приспособленный стрелять по ходу движения, второй на специальной стойке у заднего борта. Бекович-Черкасский, заглянувший в кабину «Форда», был поражен бронелистом на двери. На мой взгляд, бронезащита кабины и двигательного отсека гляделась топорно и нелепо, но у князя было свое представление о красоте. Естественно, я не пытался высказать свое объективное мнение о боевой машине спецгруппы, а наоборот заявил: