Роман Злотников - Лучший мир [litres]

Уже лежа в постели, Сталин долго не мог заснуть, вспоминая детали обоих разговоров с Алексом и просматривая заметки, которые сделал в их процессе. Что ж, радует, что, похоже, в армейские дела по возвращении вмешиваться особенно не придётся. Судя по тому, что парень рассказывал во время своих прошлых «посещений», а также тому, что сам Иосиф Виссарионович прочитал в этом времени и что было рассказано этим вечером, лучшего результата, чем получился, добиться будет почти невозможно. А скорее всего, его придётся даже ухудшить. Как минимум по времени. Заканчивать войну в сорок третьем рано. И рваться напрямую к Берлину тоже не стоит. Чем больший кусок Европы по итогам войны окажется под контролем СССР, тем более сильным будет для страны послевоенный рывок. Так что направления стратегических ударов второй половины войны придётся серьёзно скорректировать. Как бы ещё вот извернуться и не выделять «союзничкам» оккупационных зон на территории Германии. Нет, в Берлине-то их придётся выделить по-любому – это к бабке не ходи! Но как бы суметь ограничиться только этим. Впрочем, к сожалению, самые большие проблемы с дальнейшим развитием СССР были не в этом…

– Ну как ты не понимаешь, что наука сегодня – это целая индустрия! Для метеорологии нужна целая сеть метеостанций, орбитальные спутники, исследовательские корабли океанского класса, аэродинамические трубы для моделирования природных процессов в атмосфере, заводы по производству массы разных метеоприборов и стартовые площадки метерологических ракет. Как и сами метеоракеты, кстати. Для биологии и генетики – десятки сложнейших лабораторий, оснащённых силовыми и тоннельными микроскопами, и огромные генные библиотеки с мощными холодильными установками. Для физики – мощнейшие исследовательские комплексы ускорителей частиц, те же синхрофазотроны, коллайдеры, установки искусственной плазмы, камеры сверхнизких температур. И так – какое направление ни возьми. Даже для астрономии необходимы десятки обсерваторий, оснащённых сотнями оптических телескопов, зеркала которых стоят в десятки раз дороже своего веса в золоте, потому что изготавливаются и шлифуются долгие месяцы, а то и годы на прецизионных станках, и радиотелескопов, для которых необходимо строить квадратные вёрсты антенных полей. И это я ещё не упоминаю про орбитальные телескопы, которые также необходимы. Потому что с поверхности земли многого не разглядишь! – горячился Вавилов. – А ты заладил – не более четырёх процентов!

– Это ты не понимаешь, – спокойно парировал Межлаук. – Хотя говоришь вроде как вполне верные вещи. Наука – это именно индустрия, а не кружок по удовлетворению любопытства отдельных людей за государственный счёт. И, как и у любой индустрии, у неё есть как задачи, которые она должна выполнить в интересах той компании, отрасли и государства, которые её финансируют, причём именно те и именно тогда, когда и нужно этим компании, отрасли и государству. И именно в рамках того бюджета, который эти компания, отрасль или государство могут выделить на решение этих задач. И не более. Вот скажи мне, – слегка завёлся сын латыша и немки, – что лучше: построить какой-нибудь твой коллайдер лет на пять пораньше или за то же самое время на полпроцента снизить детскую смертность? А это, между прочим, пятнадцать тысяч не умерших ребятишек каждый год. Давай! Убеди меня, что их смерти менее важны. Убеди! Я вот прямо сейчас готов перекинуть часть средств со здравоохранения на науку. Но имей в виду, я потом каждый день буду специально приезжать к тебе в кабинет и класть на стол фотографии тех младенцев, которые умерли в течение этого дня. И их безутешных родителей. Каждый день!

– Это подлый ход и передёргивание! – взвился Вавилов. – Да та же генетика и биология способны дать такие технологии и лекарства, которые могут снизить эту детскую смертность не на доли процента, а в разы. И ты прекрасно это знаешь.

– Потом – да! – наставительно воздев палец, заявил Валерий Иванович. – Но это потом. Через годы и годы. А дети будут умирать здесь и сейчас. И уже не смогут родить своих детей. Да и… я неправильно сказал. Даже и потом не способны. Твои генетика и биология способны сделать образец, разработать технологию, а не дать лекарства. Лекарства будет создавать фармакологическая промышленность, которая, если мы пойдём по пути безграничного удовлетворения твоих аппетитов, у нас окажется хилая и слабая, а доставлять до пациентов транспорт – поезда, речные и морские суда, самолёты, которым потребуются железные дороги и погрузочные терминалы, порты и аэродромы, которых опять же в этом случае окажется недостаточно. А на какие шиши их строить и реконструировать, если все деньги загрёб себе товарищ Вавилов, а? – Межлаук сурово поджал губы и, сделав паузу, снова твёрдо повторил: – Четыре процента. И то только в том случае, если всё выгорит с Бреттон-Вудом [123] Соглашение, заключённое в июле 1944 года на конференции, проходившей на горном курорте Бреттон-Вуд, штат Нью-Гемпшир, США. Созданная на основе этого соглашения финансовая система заменила систему «золотого стандарта», задав жёсткое соотношение стоимости золота к доллару, что сделало доллар абсолютным эквивалентом золота. Впрочем, это протянулось только до того момента, пока по инициативе президента Франции де Голля другие страны не начали пытаться действительно обменять бумажные доллары на золото. Так что в 1971 году президент Никсон объявил об отмене золотого обеспечения доллара. И в настоящий момент в мире действует ямайская валютная система. Впрочем, такие организации, как МВФ и МБРР, созданные в рамках Бреттон-Вудской системы, до сих пор вполне себе здравствуют… . И можешь мне поверить – это очень много.

Вавилов страдальчески сморщился.

– Валер, но это же слёзы. Давай хотя бы в четвёртой и пятой пятилетках увеличим финансирование до шести процентов. Я ж до войны подобного не прошу. Понимаю, что все деньги на подготовку к ней пойдут. Ну и на неё саму. Но потом-то можно ведь как-то извернуться! Пойми, у нас же и десятой доли необходимой исследовательской базы нет. Да и та, что есть, это почти на треть наследие ещё царского времени. Да мы с оборудованием производства девятьсот третьего года, а то и вообще девятнадцатого века работаем! [124] Научный факт. Например, при испытании первой в мире атомной электростанции, которую запустили, на минуточку, в 1954 году, к её турбине был подключён генератор производства именно 1903 года, мощностью 5 кВт. Ну не нашлось в тот момент у советской науки ничего более нового, чтобы можно было подключить его к по существу ещё экспериментальному реактору. Всё новое шло в дело по прямому предназначению… А ведь нам ещё нужно как-то легализовать те знания, которые мы получили благодаря Александру. Но для этого необходимы десятки и сотни экспериментов, для проведения которых, кстати, требуются не примитивные лаборатории из фильмов про безумных учёных со спиртовками и ретортами, а те самые исследовательские ракеты и радиотелескопы с квадратными вёрстами антенных полей, а также ускорители частиц с десятками километров кольцевых разгонных тоннелей и сверхчистые камеры. Иначе учёному миру просто не объяснить, откуда мы смогли всё узнать.