Харольд Ковингтон - Очищение

— Знаешь, что я думаю, Оскар?

Джексон невольно перешёл на старый язык Добрармии.

— Думаю, что они на чём-то поймали Маги и заставили работать на них, но, похоже, она с ними порвала. Ты знаешь, что семья Уинго удочерила ребёнка Маги после войны? Девочка с бабушкой до этого долго были в бегах. Помнится, что Кики иногда упоминала о ребенке, но теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, что она всегда старалась избегать этой темы. Так, возможно, её и принудили. Папка кончается после Фландерс-стрит.

— Мы можем поговорить с бабушкой? — спросил Хилл.

— Она умерла в прошлом году. Слушай, Оскар, ты знаешь, я меньше всего хочу защищать предательницу и доносчицу, а, судя по этой папке, она повинна в нанесении большого вреда и в смерти нескольких добровольцев. Это непростительно. Но я был командиром этой женщины и обязан отметить, что в то же время она достойно служила в Добрармии и героически погибла в бою, прихватив с собой пару особо мерзких вражеских агентов.

— Именно тех оперативников ЗОГ, которые управляли ею как информатором, судя по этому, — листая папку, заметил Хилл.

— Ну да, — кивнул Джексон. — Бог знает, как это произошло.

— Я там был, помнишь? — напомнил Хилл. — Мы всегда считали, что Мами или Обезьяна выхватили у Кики портфель, как только втащили её в машину, и пытались открыть его. Но, возможно, Кики поняла, что игра окончена, и сама подорвала бомбу, совершив акт искупления или в своё оправдание. Мы этого никогда не узнаем.

— Раз есть такая возможность, то она заслуживает презумпции невиновности, — настаивал Джексон. — Мы не можем узнать, что случилось в тот день, но я знаю, что если это вскроется, то наверняка убьёт Джимми и Лавонн Уинго, а также взвалит на дочь незаслуженное бремя вины.

Есть ещё кое что, Оскар, о чём ты должен знать. Полицейские Портленда открыли на имя Маги один из секретных счетов для стукачей, когда она впервые начала доносить, на который каждую неделю из фонда полиции поступали электронные переводы, и в конце набежала довольно внушительная сумма. Я проверил в Национальном кредитном союзе, который взял на себя все старые американские банковские активы, включая старые счета Банка Америки, и этот счёт всё ещё там. На него не поступают проценты, потому что теперь это незаконно, но основная сумма по-прежнему лежит, и отчёты кредитного союза показывают, что со счёта со времени его открытия деньги не снимались. Кики никогда не касалась даже цента из этих денег. Ни разу. Это должно что-то значить.

— Так ты хочешь сказать…? — предположил Хилл.

— Эта папка была утеряна десять лет назад, Уэйн. Я не вижу никаких причин, почему бы ей снова не потеряться. Навсегда. Можно говорить об истине как нашем долге перед историей и всё такое, но как может быть правильным и справедливым вскрытие старой раны, о которой никто даже не подозревает, и раскапывание могилы, если это лишь причинит боль живым? Её имя выбито на стене на зелёной лужайке внизу в нескольких сотнях метров отсюда. Неужели наш долг пойти туда и соскоблить имя? И именно сегодня?

— Уверен, что твоя речь сегодня вечером будет мощной, — тихо произнёс Хилл.

Он закрыл папку.

— Оставь её мне, Билл. Я просмотрю папку, чтобы понять, есть ли в ней что-нибудь, что может хотя бы косвенно повлиять на сегодняшние события, и требует предпринять какие-нибудь действия, мои или моей организации. Сомневаюсь, так как все, кого это касается, похоже, мертвы. А если нет, то думаю, что у меня поблизости припрятана «Дыра памяти».

Да, думаю, что мы можем организовать находку счёта в банке каким-нибудь безобидным способом, чтобы дочь получила деньги. Она заслужила эти деньги, так как, в любом случае, отвратительный и злобный режим, который заплатил деньги, убил её мать и отца и лишил её детства. Иди и скажи людям, которые тебя ждут, какой сегодня великий день, Билл. И не волнуйся: ты будешь говорить правду.

— Спасибо, командир, — ответил Джексон.

— Как Кристина и малыши?

— Отлично, как всегда. Приходи как-нибудь на обед. Вспомним старые деньки.

— Старые добрые деньки, — кивнул Хилл.

Когда Джексон вышел из кабинета, Хилл взял папку в руки и подошёл к камину, где ровно горели поленья. Перемешал их кочергой. Потом внимательно начал читать страницы и одну за другой мял и бросал их в камин, где каждый бумажный шарик вспыхивал и сгорал дотла. Последними бумагами помимо самого скоросшивателя были старые снимки Кики, сделанные полицией в те дни, когда она была наркоманкой и проституткой при старом режиме и в старом мире, давно канувшем в прошлое. Они вспыхнули ярким пламенем, свернулись и, сверкнув, рассыпались горячим пеплом.

«Покойся с миром, соратница», — проговорил Хилл в тишине комнаты.

Внизу, на широкой зелёной полосе Капитолийской аллеи множество ветеранов из недавно образованной Ассоциации старых бойцов Добрармии собрались на праздник Дня Независимости. Перед ними возвышалась Стена Памяти из массивного чёрного базальта с начертанными на ней именами всех бойцов Добрармии, которые отдали жизни в борьбе за независимость. Она была торжественно открыта всего несколько месяцев назад. Над стеной на каменной колонне с эмблемой Добровольческой армии Северо-Запада реял огромный сине-бело-зелёный флаг. На подножии памятника из лучшего итальянского мрамора были высечены слова:

«Возлюбленные братья и сестры, приветствуем вас из мира тьмы, в котором мы родились, из времени борьбы, в которой мы пали, чтобы вы и ваши дети смогли видеть свет».

Многие люди брали листы белой бумаги и короткие мягкие карандаши на небольшой стойке с одной стороны памятника. Они поднимались по лестнице и шли вдоль длинного ряда имен, расположенных в алфавитном порядке, находили и переносили графитом на бумагу имена бывших соратников. Многие тихо плакали, как мужчины, так и женщины.

Перед памятником десятки детей бегали по траве, играли, визжали и кричали, почти не обращая внимания на окружавших их торжественно настроенных взрослых. Никто не пытался утихомирить или прогнать детей прочь. В конце концов, именно ради них погибли люди, в честь которых был воздвигнут этот памятник.

Маленькая девочка лет четырёх подошла по траве к своей матери и потянула её за руку.

— Что тебе, голубка? — спросила Аннет Селлерз.

Девочка подняла голову и объявила торжественным голосом:

— Джесси Хэтфилд съел жука. Джанет сказала ему. Джимми Уинго прыгнул на этого человека, — добавила она, показывая на статую рядом. — Джанет сказала ему.

— Джимми младший, хватит лазить по статуе! — крикнула Лавонн Уинго сыну. — На ней бяка от голубей!

Эрик Селлерз взял маленькую девочку на руки.

— Нам нужно, чтобы ты перестала ябедничать, девушка, — строго сказал он, нажав ей на носик. — Никто не любит ябед.