Александр Михайловский - Герой империи. Битва за время

Вот так мы тут и воюем. Врага удалось остановить, но думаю, что все только начинается. Сейчас дейчи явно копят силы, а потом начнется последний и решительный бой, через который мы все – и живые, и мертвые – обретем бессмертную славу, отголоски которое еще долго будут эхом метаться среди людей.

* * *

4 июля 1941 года, полдень мск. Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».

Бывший рядовой вермахта Альфонс Кляйн.

Лежа на подстилке в полевом лазарете и успешно выздоравливая, я думал, что все потрясения, которые могли выпасть на мою долю, остались позади. Я очень быстро привык к огромным плечистым воительницам, похожим на ту, что пощадила меня и взяла под свою опеку. Я все время повторял про себя ее имя, которое назвал мне тот имперский воин, который немного говорил по-немецки. Боевые подруги и другие русские называли мою спасительницу геноссе гауптман Ария Таним, а для самых близких она была просто Ария… И с тех пор я стал называть ее про себя не иначе как «Моя любезная госпожа Ария». Я был ею просто восхищен – ведь она такая величественная, грозная и прекрасная, как валькирия из древнегерманского эпоса. К сожалению, я не мог сказать ей ни единого слова, ведь я не знал русского языка, а она не говорила по-немецки.

Ее имя не имело никакого отношения к арийцам, а было случайным совпадением. А может, и имело, как знать. Тот говорящий по-немецки человек по просьбе моей госпожи приходил ко мне еще несколько раз; он-то и рассказал мне о прирожденных имперских воинах-ариях с планеты Тардан, непревзойденных храбрецах и героях. Он же поведал мне об огромной империи, в которую входит множество разных народов и даже рас. Соплеменниц моей госпожи этот человек называл «Девами войны» и говорил, что они плохо понимают шутки и по природе несколько тугодумны, что, однако, не мешает им быть прекрасными боевыми товарищами, опасными для врагов на поле боя. Моя же госпожа, раз она смогла дослужиться до чина гауптмана, обладает просто замечательными для этого народа умом и сообразительностью.

Сама же Госпожа Ария, ввиду занятости, если изредка минут на пять и одаривала меня своим вниманием, общалась исключительно жестами и мимикой. По ее виду мне казалось, что она испытывает некоторое затруднение, не зная, что со мной делать дальше – и от этого мне становилось немного тревожно. Впрочем, в одном я был уверен твердо – жизнь моя находилась в безопасности, потому что для моей госпожи немыслимо передать ее личного пленника в руки большевистских властей, как и убить меня своими руками. Меня можно было только отпустить домой или отправить жить в поместье, которого у моей грозной госпожи Арии еще не было, потому что в той Империи поместьями офицеров наделяли только после отставки, за хорошую службу.

Что касается других соплеменниц моей госпожи, то их было здесь, очень много – этих грозных женщин, сделавших войну во имя своей Империи образом жизни. Когда они видели меня, то обдавали презрительно-насмешливыми, но, в общем-то, дружелюбными взглядами. Прошло всего несколько дней моего плена – и эти женщины перестали казаться мне исчадиями ада, какими они виделись вначале. Более того – я стал находить их весьма привлекательными. У всех у них были широкие плечи, мускулистые руки, но при этом очень большие груди, необыкновенные лучистые глаза и крепкие белые зубы. Они приятно улыбались, вовсе не походя при этом на злобных людоедок. Голоса их звучали мелодично, без всякого рыка и скрежета. Обычные женщины, хоть и несколько экзотические, на мой европейский вкус. Русские солдаты, которых эти женщины взяли под покровительство, относились к ним с некоторой робостью и пиететом. Но это и неудивительно: я бы тоже робел перед особой, которая способна запросто разорвать меня на куски голыми руками.

Мне частенько приходилось наблюдать за ними. Помимо всего прочего, оказалось, что у этих женщин совершенно чудесные волосы… Несколько раз я видел, как они в перерывах между боями расчесывают их и заплетают друг другу косы. А особенно шикарные волосы были у моей госпожи – и этот факт наполнил меня тайной гордостью. Но она никому не доверяла делать себе прическу. Как-то раз она расчесывала волосы, сидя неподалеку от меня, и, конечно же, совсем не догадывалась, с каким удовольствием я за ней наблюдаю. Светлые, густые волосы ее, казалось, источают сияние. Они были такие длинные, что ей пришлось разложить их на траве рядом с собой. Я заметил, что она досадливо морщится, пытаясь привести их в порядок. Да, с такой копной справиться непросто без посторонней помощи… Но до чего же эти волосы были прекрасны! Судя по всему, воительницы их не стригли вообще. То ли у них такой обычай, то ли это так нужно – чтобы, уложенные под шлем вокруг головы, косы создавали дополнительную защиту от удара.

Молча я наблюдал за ее действиями. И вдруг мне нестерпимо захотелось подойти к ней и помочь… Я представил, как прикасаюсь ко всему этому великолепию – к ее волосам, нагретым солнцем, как нежно вожу гребешком от корней к кончикам, осторожно, не торопясь, вычесывая каждую прядь… А потом я бы заплел ей красивую косу – а я это умел: частенько дома, на ферме, просто от нечего делать, я заплетал в косички лошадиную гриву, всякий раз изобретая все более сложное плетение.

Казалось, эта моя мысль была совсем безобидной, но почему-то от нее меня бросило в жар, и, кажется, я даже покраснел. Я ощутил сильное возбуждение. Мне стало стыдно, хотя никаких неприличных помыслов у меня в голове не было. Я думал только о ее волосах… Как же иначе? Она была для меня едва ли не божеством. Я был ей благодарен за подаренную мне жизнь и за ее хорошее отношение. Но не только благодарность жила в моем сердце. То, как она поступила со мной на поле боя, выделяло ее из всех остальных, делало ее выше, лучше, привлекательней других…

Возбуждение не проходило, и я нервно ерзал на траве, не в силах отвести от нее взгляд. Я боялся, что она вдруг заметит, что я на нее смотрю, но и одновременно желал этого. Вот сейчас она взглянет на меня, лукаво улыбнется и скажет: «Ну, что смотришь, давай-ка помоги!» Я же умру на месте! Ну нет, конечно, не умру; мне придется подойти и… и мое желание исполнится… Так почему я так боюсь этого? Ну да, я боюсь, что она поймет, что со мной происходит, и поднимет меня на смех… А если нет? Если не станет надо мной смеяться? Тогда будет очень хорошо, просто замечательно. Тогда я могу рассчитывать, что она будет позволять мне время от времени делать что-нибудь приятное для нее… Хорошо, если позволит прикасаться к ней… Мне ничего больше и не надо. Она уже дала понять, что отныне я буду пребывать в статусе ее слуги. Что ж, я готов. Готов быть слугой. С радостью выполнять любые ее приказания…