Александр Михайловский - Герой империи. Битва за время

При этом фюрер обратил внимание на то, чему сам Мельдерс не придал особого значения. По-немецки пришельцы разговаривали на очень архаичном диалекте, отличавшемся от литературного хохдойч примерно так же, как и некоторые баварские наречия. В то же время, если верить докладам функабвера (радиоразведки), с русскими демоны переговаривались при помощи вполне современного русского литературного языка (отдельные крепкие выражения и непонятные термины при этом не в счет). Это значит, что где-то там, у себя, пришельцы общаются с примитивными древнегерманскими племенами – быть может, нанимая германских воинов к себе на службу, как это делала Восточная Римская Империя, а быть может, и захватывая в рабство. Ужасная участь для любого немца – быть рабом у славянина. Фюрер считал, что лучше бы все было наоборот. Отсюда, думал он, презрительное отношение ко всем германцам, как к народу отсталому и не способному на творческий порыв души. Русские у них, наоборот, вполне современные, а потому много знающие и стоящие на высокой социальной ступеньке общества. Но сейчас было важно совсем не это…

– Мой добрый Вернер… – вкрадчиво произнес Гитлер, – скажите, во время этих ваших, гм, переговоров, вы не задавали своим, так сказать, собеседницам, вопроса, почему они, достойные стать частью расы господ, воюют за этих грязных русских унтерменшей? Неужели такой вопрос никогда не приходил вам в голову?

– Мой фюрер, – печальным голосом ответил Мельдерс, – такой вопрос я задал им при первой же возможности, и их ответ меня шокировал.

– И что же они вам такого сказали, мой добрый Вернер, что могло вас шокировать после той бойни, которую вы уже видели? – удивленно спросил Гитлер.

– Мой фюрер, – ответил Мельдерс, – вы меня простите, но они мне сказали, что с местными русскими они один народ, одна кровь и одна душа. И драться за них они будут как за самих себя, с яростью и отчаянием. Сразу после этого меня сбили, и больше я ничего не слышал…

После таких слов Гитлер на пару минут в ошеломлении задумался, но не успел он задать следующий вопрос, как Мельдерс решился сказать о том, что в данный момент волновало его больше всего:

– Мой фюрер, вы совершенно правы. Там, на востоке, в воздухе творится сущий ад. Мы тычемся во все стороны как слепые беззубые щенки, а враг делает с нами что хочет. Большевики и то успешней сопротивлялись нашему вторжению, чем мы нашествию пришельцев. Таких разовых потерь как двадцать второго июня наша эскадра не знала ни в польской, ни во французской, ни в британской кампании. Мы их упредили, но русские летчики, даже понеся тяжелые потери, все равно дрались яростно, до тех самых пор пока гусеницы наших панцеров не раздавили их аэродромы. Они злы, упрямы и до отчаяния храбры. Поэтому теперь, когда у них нашлись ТАКИЕ старшие братья, я считаю, что ничего хорошего теперь нас на этой войне больше не ждет. Разумеется, как истинные германские воины, мы будем сражаться до конца, да только победы в этой войне нам не видать. Мощь пришельцев и знаменитое русское упрямство не оставят нам ни малейшего шанса на победу…

Отпустив Мельдерса, который, очевидно, от всего произошедшего совершенно пал духом, Гитлер на какое-то время задумался. История явно скакала галопом – и совсем не в том направлении, в каком ему было нужно. Еще немного – и люфтваффе станет чисто теоретическим понятием, не способным защитить территорию Германии даже от налетов англичан. Вон пришельцы уже показали, что они будут бомбить в Германии что захотят и когда захотят, наплевав на зенитные орудия, аэростаты заграждения, истребители и прочие средства защиты от воздушного нападения. Тревога, объявленная уже после взрывов бомб, говорит только о том, что ПВО Третьего Рейха не способно даже обнаружить приближающиеся бомбардировщики, а не то что отразить вражеское воздушное нападение. В общих словах рассказы очевидцев свелись к двум моментам: а) Сначала все было хорошо. б) Потом все взорвалось. И никаких догадок о том, каким образом можно предотвратить внезапное появление «белых дьяволов» в окрестностях стратегически важных объектов в Германии и Европе.

Впрочем, от действий пришельцев потери понесло не только люфтваффе. Битва за Минск превратилась в кровавую мясорубку, ежедневно перемалывающую по несколько тысяч немецких солдат. В германских полевых госпиталях остро не хватает буквально всего: от йода и бинтов до обезболивающих лекарств и пронтозила [32]. Перед началом этой войны в медицинской службе вермахта никто и не предполагал, насколько жестокой и кровопролитной окажется эта война. Войны в Европе были совсем другими, почти игрушечными, с минимумом потерь и отсутствием ожесточения. А тут с первых же часов немецкая кровь потекла рекой, к чему в вермахте никто готов не был. Появившиеся позже пришельцы поставили этот процесс на высокотехнологичную основу, и теперь германские военные врачи не знали, что им делать со свалившимися им на голову десятками тысяч раненых.

Впрочем, фюрера в хорошем смысле неожиданно удивил Рейнхард Гейдрих. Его людям удалось выйти на радиоконтакт с пришельцами, поэтому в тот момент, когда на Берлин сыпались бомбы, Начальник Главного управления имперской безопасности на своем личном истребителе подлетал к Вольфшанце. Первый факт Гитлера порадовал – в мясорубке бомбового удара по правительственному кварталу уцелел хоть кто-то из дорогих ему соратников, однако то, что Гейдрих хотел ему доложить, радовало его значительно меньше. Гейдрих посетил Вольфшанце уже после Мельдерса, потому фюрер германской нации в каком-то смысле был готов услышать главное.

Пришельцы, с которыми, наконец, удалось вступить в контакт, облучая их корабль узконаправленными радиолучами, наотрез отказались вести переговоры о чем-нибудь кроме безоговорочной капитуляции. Мол, вы сдайтесь на милость победителя, сложите оружие, а потом и поговорим о том, кому, чего и сколько. Мирное население, правда, обещали не убивать без необходимости, да и на военных (вплоть до майоров-подполковников) при отсутствии вины в военных преступлениях смотреть сквозь пальцы; но всем остальным никто ничего обещать не будет. По подвигу будет и награда.

– Мой фюрер, – козлиным голосом блеял Гейдрих (не от испуга, а просто потому, что такой голос у него был от рождения), – будущее Германии за их Рейхом, который они собираются построить на нашей Земле. Мы можем подчиниться им, а можем умереть, и это ни на грамм не изменит их намерений, потому что они возьмут наших детей и воспитают их в нужном им духе. Решение принято, и в его исполнении они будут безжалостны и неумолимы. Кровь для них ничто или почти ничто, и в этом они сходятся с большевиками. Как и большевики, главными факторами они считают Дух и Идею, и именно на этих понятиях зиждется их многорасовое общество, сжатое в единый идейный кулак.