Александр Михайловский - Герой империи. Битва за время

* * *

22 июля 1941 года, ранее утро, Бобруйская область, Кировский район, деревня Кирово, штаб 13-й армии (2-е формирование).

Генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский.

К Бобруйску мы отошли в полном порядке, огрызаясь и отбрасывая обратно особо дерзких преследователей. В основном это были новички, еще не нюхавшие имперской штурмовой пехоты и потому легко покупавшиеся на кажущуюся беззащитность отступающих советских частей. Наказанием за это были кровопролитные (для немцев) бои на промежуточных рубежах и уничтожающие ночные контратаки, до которых так охоча штурмовая пехота. Несмотря на все эти светлые моменты, отступать на восток, оставляя врагу наших советских людей, все же для нас не самое приятное занятие. Ведь далеко не каждый готов бросить отчий дом и уйти на восток с колоннами беженцев. Большинству совсем некуда идти, и они остаются в своих домах под властью жестокого врага. Кому, как не нам, знать, какая огромная силища обрушилась на нас месяц назад и как много мы сделали для того, чтобы уменьшить и расточить эту мощь. Да, прошел всего лишь месяц, а кажется, что война идет целую вечность. Некоторые из нас уже забывают и о том, что имперская штурмовая пехота тоже присоединилась к нам не с первого дня войны. Битва за Минск, кровавая и безжалостная, сплотила всех нас в один неразъемный монолит. Тот, кто был в Минске в первых числах июля, не боится и самого ада – черти, поди, не страшнее немецких солдат.

И вот наша зафронтовая армейская группа, которая при подходе к линии фронта неожиданно для всех стала 13-й армией, вышла к Бобруйску. Сюда же со стороны Слуцка отступила не менее прославленная зафрронтовая группа генерала Болдина (а ныне 4-я армия), знаменитая тем, что в ее составе было собственное механизированное соединение, 7-я танковая дивизия генерала Борзилова, которой удалось отрезать и намотать на гусеницы самого Гудериана и два его моторизованных корпуса. Наша 13-я армия обороняла фронт севернее Бобруйска, правым флангом прикрывая направление на Рогачев, а 4-я армия Болдина заняла фронт по Березине южнее Бобруйска, вплоть до стыка с Мозырским укрепрайоном. Сам Бобруйск, как центр позиции, оборонял недавно прибывший из Приволжского военного округа 63-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта Петровского. И пусть этот корпус по численности превосходил любую из наших «армий», боеспособность была выше у наших бойцов, прошедших на пути от границы огонь, воду и медные трубы.

Кстати, с приходом в Бобруйск нас ждали не только приятные вещи в виде эшелонов, битком набитых всем необходимым для нашего снабжения: от тяжелых гаубичных снарядов до свежих комплектов обмундирования, износившихся за месяц войны; но и идиотский приказ сдать на фронтовые склады все некомплектное и трофейное вооружение. Чтобы я своими руками разоружал боевые части, которым, быть может, завтра снова идти в бой?! Да не в жизнь!!! Но интенданты были настойчивы в своих распоряжениях, и мне пришлось обратиться к Ватиле Бе. Честное слово, я не нарочно, я просто думал, что она посодействует отмене этих неумных распоряжений, но вместо этого товарищ Ватила приняла это безобразие слишком близко к сердцу и принялась бушевать так, что полетели интендантские головы. Что ей стоит дом построить, если она может без предварительного уведомления лично делать доклад товарищу Сталину.

Мне Ватила Бе объяснила эту кровавую вакханалию так: уж если начало Великой Войны не отучило людей от их канцелярских замашек, повинуясь которым, эти персонажи зло творят значительно охотнее, чем добро, то лоб, намазанный зеленкой – вполне адекватное воздаяние за все негативные поступки. Одновременно она посодействовала тому, чтобы это правило выполнялось только для частей, находящихся в глубоком тылу на переформировании, но не для тех батальонов и полков, которые насмерть стоят перед натиском численно превосходящего врага в первом и втором эшелоне обороны. А то сейчас все командиры, начиная с уровня командиров отделений и заканчивая командирами бригад и дивизий, озабочены только тем, чтобы уберечь от взора проверяющих разнообразные нештатные единицы вооружения. А это нехорошо, активность командиров должна уходить не на разную бесполезную имитацию бурной деятельности, а на действительно важные дела – например, совершенствование обороны, улучшение материального довольствия или боевую подготовку подчиненных. К тому же у нас нарисовалась еще одна неприятность. Местные интенданты отказываются отпускать бойцыцам штурмовой пехоты тройной продовольственный паек. Говорят, что не положено; максимум двойной, и только для тех бойцов, рост которых превышает метр девяносто. И тут тоже пришлось надавить. Еще не хватало, чтобы кто-то из моих бойцов испытывал голод, когда можно избежать такой неприятности.

Для ознакомления со сложившейся ситуацией в Бобруйск приехал командующий Западным фронтом генерал армии Жуков. М-да, видали мы карликов и покрупнее. Хорошо хоть товарищ комфронта не начал сразу, с порога, орать на меня, будто базарная баба, заставшая благоверного за разглядыванием непотребных картинок. Говорят, привычка хамить подчиненным за ним водится. Но с меня прямого подчинения товарищу Сталину еще никто не снимал, по крайней мере, такого приказа до меня не доводили – на что и было строго указано товарищу генералу армии. Орать, мол, на меня себе дороже. От такой наглости тот слегка обалдел, но хамский тон сбавил. Скорее всего, потому, что за моей спиной нарисовалась серьезная до невозможности тактик-лейтенант Алиль Фа. Ну что делать бедной девушке, если ее рост превышает два метра и она не может скрыться даже за моей широкой спиной.

– Здравия желаю, товарищ генерал армии, – говорит она, приветливо обнажив чуть заостренные белоснежные зубы. – У вас какие-то вопросы к товарищу генерал-лейтенанту?

После этих слов из Жукова будто выпустили воздух. Адъютант из числа темных эйджел ему не положен, несмотря на все его прошлые заслуги и высокий пост, и присутствие за моей спиной высокой худой фигуры с грифельно-серой кожей и заостренными ушами показывает разницу в нашем статусе. Говорят, что такая же тактик-лейтенант ассистирует только товарищу Сталину, и этот факт демонстрирует разницу в нашем положении. Алиль Фа говорит, что я военный гений, и что она никогда не возьмется давать мне советы, но ведь именно эта худая девушка-инопланетянка позволяет мне оттачивать мои решения до бритвенной остроты.

Если в боях на Коссовском тракте (Битва за Луцк-Дубно-Броды) я действовал буквально по наитию. Тогда я хоть и сумел нанести поражение вражеским наступающим войскам, но свою наступательную задачу все же выполнить не смог. Зато в Минске у меня будто раскрылись глаза. И дело даже не только в том, что я начал получать самые точные и свежие разведданные, чего во время моего командования девятым мехкорпусом не было и быть не могло. С разведкой в Красной Армии традиционно плохо, как и с доведением ее результатов в войска, зато имперцы переигрывают и нас, и немцев как по объему получаемой разведывательной информации, так и по скорости доведения ее во фронтовые части и подразделения. Застать врасплох имперцев практически нереально, информация об изменениях обстановки мгновенно доводится вплоть до взводных командиров, и соединение встречает врага в готовности на всех уровнях.