Александр Михайловский - Герой империи. Битва за время

* * *

22 июля 1941 года, поздний вечер, Бобруйск, штаб 63-го стрелкового корпуса.

Командующий Запфронтом генерал армии Георгий Константинович Жуков

Утомленное солнце раскаленным шаром опускалось за горизонт. Весь день двадцать второго июля командующий Западным фронтом объезжал передовые позиции и тыловые пункты дислокации тринадцатой армии. Разница с необстрелянными и еще не побывавшими в боях частями Красной Армии, которые он наблюдал на других участках фронта, была разительной. И хоть потери в передовых частях были велики (роты по наполнению личным составом скорее напоминали взводы), каждый боец Рокоссовского стоил двоих-троих, не прошедших закалку жестокими боями. Сам участник прошлой Большой Войны Жуков видел, что каждый из бойцов Рокоссовского уже знает, что делать. Вместо того чтобы предаваться блаженному отдыху и ничегонеделанию, бойцы роют стрелковые ячейки и ходы сообщения, оборудуют артиллерийские позиции – одним словом, совершенствуют рубеж обороны, готовясь стоять тут так же, как стояли в Минске. И враг, будто чувствуя это их боевитое настроение «подраться», ограничивается короткими прощупывающими обстановку перестрелками через Березину да вылазками разведгрупп в ночное время на подручных средствах и надувных лодках, пытающихся преодолеть водную преграду.

На позициях 63-го стрелкового корпуса, обороняющего Бобруйский плацдарм, значительно беспокойнее. Не имея перед собой водной преграды и чувствуя, что они имеют дело с необстрелянным контингентом, немцы ведут себя значительно активнее. Время от времени на линии соприкосновения случаются ожесточенные атаки, сопровождаемые массированными артиллерийскими обстрелами. Правда, при этом и бойцы генерал-лейтенанта Петровского, благодаря такой активности противника, тоже довольно быстро учатся воевать. За них играет то, что с тех пор как в небе появились белые защитники, железные дороги на советской стороне фронта функционируют бесперебойно и все необходимое подвозится к фронту вовремя и в нужном объеме. Зато активность фашистских войск сдерживает до сих пор не функционирующий минский железнодорожный узел. Ведь потраченные во время лихих атак боеприпасы требуется восполнять, а возможности поставок автотранспортом весьма ограничены и ведут к значительным потерям.

В лесах между Бобруйском и Минском бродят не только группы окруженцев, стремящихся выйти к своим, но и разведывательно-диверсионные отряды, сформированные из личного состава четвертого воздушно-десантного корпуса, ранее дислоцированного в поселке Пуховичи. Ватила Бе посчитала нерациональным использовать в качестве обычной пехоты эти четыре тысячи элитных бойцов, к тому же не имеющих тяжелого вооружения. И вот теперь сталинские десантники работают харонами для снабженцев вермахта, каждый день переправляя на тот свет по нескольку десятков жирных германских тыловиков. Тем более что перед войной для охраны коммуникаций на группу армий выделялась всего одна охранная дивизия, а в условиях суровой советско-имперской действительности, когда леса полны людьми, желающими сделать больно немецким солдатам, это все равно что попытаться натянуть презерватив даже не на глобус, а на нервного дикобраза.

Короткие очереди из ручных пехотных пулеметов и автоматов Дегтярева, частый перестук выстрелов из самозарядок Симонова, глухое баханье разрывающихся ручных гранат – и еще одна колонна снабжения, поставляющая в передовые части топливо, боеприпасы и продовольствие, превращается в ряд обугленных автомобильных остовов. Иногда, ради разнообразия, используются фугасы направленного действия с готовыми поражающими элементами – очень полезные, если охранение колонны возглавляет, например, легкий танк, вроде двухбашенного пулеметного Pz-1, за которым следует несколько грузовиков с пехотой. После взрыва фугаса пулеметная танкетка становится похожей на поломанную детскую игрушку, а первые два грузовика в колоне вместе с содержимым и вовсе сметает с дороги взрывной волной и роем поражающих элементов. Потом из леса выходят фигуры, одетые в десантные камуфляжные комбинезоны, и без всякой жалости добивают выживших солдат и офицеров, не оставляя живых свидетелей. Иногда под такую раздачу попадают штабные колонны – и вот тогда немцам становится по-настоящему больно. Особенно в том случае, если на месте разгрома колонны недосчитаются трупа высокопоставленного офицера или, не дай Бог, генерала. Хотя, как раз таки Бог в этой войне отнюдь не на немецкой стороне, чтобы там ни было написано на пряжках немецких солдатских ремней [61].

Нет ничего хуже, чем попасть в плен к большевикам, считают в вермахте. Возможно, в чем-то они и правы, потому что для мертвых земной путь и сопутствующие ему мучения уже закончены, а для попавших в плен немцев все самое ужасное только начинается. Ну не могут рассчитывать ни на какое снисхождение солдаты и офицеры армии, вероломно напавшей на своего противника без объявления войны и не соблюдающей правила обращения с военнопленными. Впрочем, германские солдаты в качестве пленных никого не интересуют, особенно во время зафронтовых операций. Пулю в голову, смертный жетон и солдатскую книжку забрать – и готов еще один безымянный труп, компост для удобрения белорусских полей (впрочем, в Прибалтике и на Украине творится то же самое). Око за око, зуб, за зуб, смерть за смерть.

На той стороне фронта считается, что это действует ужасный ОСНАЗ НКВД, состоящий исключительно из большевистских фанатиков, за безжалостность получивших прозвище «мясники». А на самом деле в немецких тылах озоруют всего лишь советские десантники, наскоро натасканные инструкторами (большими пакостниками и выдумщиками) из егерской роты Вуйкозара Пекоца. А остальное – те сами, сами, сами. Жалости к захватчикам у советских бойцов нет, никто немцев на советскую землю не звал. Поэтому и истребляют фашистов безо всякой пощады. Нет среди них невинных, все мазаны одними миром. О том, что они тоже рабочие и крестьяне и то что некоторые из них во время последних выборов в еще в Веймарской Германии в 1932 году голосовали за коммунистов и социалистов, немецкие солдаты вспомнят не раньше, чем Красная Армия начнет замыкать вокруг них котлы на сотни тысяч голов, а еще лучше – клиньями несокрушимых танковых армий ворвется на территорию Третьего Рейха. Но когда дело будет сделано – кому оно тогда будет нужно, это запоздалое раскаяние людей, руки которых оказались по локоть измазаны в крови невинных. Поэтому нет им сейчас ни пощады, ни снисхождения, а только жестокая и справедливая расправа.

В этой ледяной рассудочной жестокости генералу армии Жукову чудится что-то нечеловеческое, специфически темноэйджеловское, отрицающее возможность компромиссов, полутонов и частных случаев. Тотальная война на полное истребление противника: если враг не сдается, то его уничтожают. Особенно хорошо это заметно в 13-й и 4-й армиях, бойцы и командиры которых достаточно долго воевали бок о бок с имперской штурмовой пехотой. И ведь маршевое пополнение [62], которое сейчас широким потоком поступает к Рокоссовскому и Болдину, быстро переймет привычки и повадки ветеранов приграничного сражения, тем более что по приказу Ставки Верховного Главнокомандования [63]на пополнение бывших зафронтовых армейских групп направлялись маршевые роты, сформированные из призванных по мобилизации бойцов и командиров, имеющих боевой опыт в сражениях на Халкин-Голе и во время Зимней войны [64], а также лучших из военнослужащих срочной службы.