Дмитрий Зурков - Вперед на запад [litres с оптимизированной обложкой]

– А вы уверены, отче, что они захотят рисковать своей жизнью, помогая нам? Вполне может случиться, что скоро бой будет вестись на улицах города.

– За время нашествия тевтонов мы многое здесь претерпели, а насчет того, кому убиенну быть – на всё воля Господня.

– Хорошо, сколько времени вам нужно, чтобы собраться, и где будет происходить встреча?

– Не более получаса, и коль не возникнет возражений, мы все подъедем на станцию. Насколько я понимаю, для вас она важней всего. – Батюшка улыбается, давая понять, что тоже немного разбирается в военном деле… Примерно так же, как я в законе Божьем. Надеюсь, «не более получаса» в его понимании означает полчаса плюс-минус пару минут. За это время попытаемся разобраться с делами в лагере, тем более что пленные за время нашей беседы вышли на плац, а Дольский о чём-то разговаривает со стоящим рядом, судя по всему, старшим из их числа и еще одним священником. Поэтому оставляю отца Павла и иду знакомиться с новыми людьми.

За три шага Анатоль козыряет мне и вполне официально докладывает:

– Господин капитан, освобождённые из плена построены и ждут дальнейших указаний.

Мощный, ширококостный и основательный батюшка с окладистой черной бородой коротко представляется:

– Приходской священник отец Владимир. Вместе с отцом Павлом окормляю страждущих в плену.

Стоящий рядом индивидуум в изрядно поношенной форме принимает строевую стойку и, непроизвольно скосив глаза на пустое место там, где должны находиться погоны, несколько неуверенно представляется:

– Поручик Мехонин, 33-й пехотный Елецкий полк.

– Капитан Гуров, отдельный Нарочанский батальон. Вы будете в лагере старший по чину? – с ходу пытаюсь вникнуть в суть дела.

Но Анатоль в свойственной ему манере вмешивается в ход событий и выдает самую важную на его взгляд информацию:

– Господин капитан, поручик Андрей Андреич Мехонин действительно является здесь старшим по чину. Помимо него в лагере есть ещё три офицера в чине прапорщика и семьсот шестьдесят три нижних чина, что подтверждается изъятой у охраны регистрационной книгой. Из них семнадцать человек – лежачие больные, еще девятеро на грани голодного истощения. Всем им требуется медицинская помощь… Денис Анатольевич, это спускать нельзя!.. Остальные находятся на плацу. Я уже предложил им вступить в добровольческий батальон. Большинство – за, только и ждут, когда оружие выдадим.

– А что, есть и те, кто против?

– Так точно, господин капитан, – хрипловато от волнения подает голос новоявленный поручик. – Восемьдесят один человек отказались… Они сами еще год назад добровольно сдались в плен… И теперь вот…

– Андрей Андреич, давайте без официоза. – Надо хоть как-то подбодрить человека. – Скажите, вы готовы принять командование батальоном? Честно, положа руку на сердце.

– Да! – ответ уверенный и не дающий ни капли сомнений. – Готов… У меня к ним за последний год большие счеты. И у остальных – тоже… Долго рассказывать…

– Хорошо, вы ведь лучше знаете людей, сможете разбить на роты и взводы?

– Конечно… Денис Анатольевич… Тем более, уже почти что сделано. Осталось в паре случаев со взводными унтерами решить – и всё.

– Добро. Значит, семьсот шестьдесят три минус семнадцать, минус девять и минус восемьдесят один… Получается шестьсот пятьдесят шесть. Три роты по двести с чем-то человек. Командирами рот ставьте прапорщиков. Формируйте колонны и выдвигайтесь на Полесскую станцию. Организуете получение трофейного оружия и сухого пайка из германских запасов. Предупреждаю сразу – сначала по банке тушенки и пачке галет на троих, иначе замаетесь животами, и бойцы из вас будут никакие. Вопросы есть?

– Я буду и ротным и батальонным одновременно. С вашего разрешения. – Мехонин тут же поясняет свое решение: – Один из прапорщиков – артиллерист. Роту не потянет…

Ух ты! Кажется, я знаю, кто будет из пушек в броневагоне стрелять!.. Приятная новость тут же улетучивается со следующим вопросом поручика:

– Что делать с остальными? Ну, кто не захотел…

– А ничего. Найти подвал, из которого не смогут убежать, и запереть там. Не хватало еще, чтобы кто-то снова к германцам перебежал с ценной информацией. Единожды предавший… ну и так далее.

В глазах Мехонина читается явственное сомнение, но возражать он не решается и убывает к только что родившемуся подразделению.

– Денис, может быть, действительно поговорить с ними? Мало ли что там было? – Анатоль негромко сеет сомнение в только что отданном распоряжении. И оказывается прав. В куче навоза тоже можно найти что-нибудь стоящее…

Восемьдесят один человек… Четыре шеренги по двадцать человек, окаймленные оцеплением «кентавров»… Больше чем полторы сотни глаз смотрят, ожидая, что я им скажу. А ничего особенно приятного я им сказать не могу…

– На время боя все вы будете закрыты в каком-нибудь подвале. В случае попытки выбраться охрана будет стрелять без предупреждения. – Охраны как таковой по определению не будет, у меня каждый человек на счету, но им об этом знать не обязательно. – Потом разбираться с вами будут жандармы и военно-полевые суды.

Недовольный гул прокатывается по шеренгам, штурмовики подобрались, готовясь пресечь возможные эксцессы…

– Вы все здесь стоящие добровольно сдались в плен врагу!.. То есть изменники присяге, дезертиры и перебежчики! Что еще вы заслужили?..

– Вашбродь, дозвольте обратиться! – Из третьей шеренги раздается злой выкрик. – Разобрались бы сначала, чем нас лаять!

– Кто там такой смелый? Выйти из строя!

Расталкивая впереди стоящих, на всеобщее обозрение выходит чернявый усач в потрепанной форме и разбитых сапогах.

– Ко мне!

Солдат, пытаясь изобразить строевой шаг, подходит и хрипло рапортует:

– Вашбродь, младший фейерверкер Новиков по вашему приказанию явился!

– Ну, давай с тобой и разберёмся. Рассказывай, как в плен попал.

– А с год назад. Туточки неподалеку, под Колдычево наша батарея стояла. Четыре трёхдюймовки, да по пятнадцать снарядов до каждой. И батарейный расписку дал начальству, што не будет стрелять до ихнего приказа, он сам нам говорил. А когда германец в атаку попёр, он приказал все их выстрелить, штоб пехотку нашу бегущую прикрыть, а када на нас германцы набежали, сказал, мол, сдавайтесь в плен, ребята. А сам за кустики сиганул и из пистолетика-то и застрелился. А у нас по одному-два патрона на винтарь было. Вот мы их выстрелили, а затем лапы вверх и подняли…

– Правду говоришь? – Подхожу почти вплотную к пленному. – Смотреть в глаза и отвечать!..

– Правду!.. – выдыхает тот, не отводя взгляда, и я ему почему-то верю.

– Кто-то ещё из твоих батарейцев здесь? – Дожидаюсь утвердительного кивка и продолжаю: – Вызывай сюда.