Михаил Ланцов - Весь цикл «Десантник на престоле». Шесть книг

— Но их положение там неустойчиво.

— Кто вам это сказал? — вопросительно поднял бровь Улисс Грант. — Несмотря на все усилия англичан, русские сидят в Никарагуа так крепко, что выбить их оттуда не сможет сейчас, пожалуй, никто. А большая часть армий тех необученных папуасов, что с легкой руки Лондона «обрушилась» на русские позиции, превратилась в удобрение для буйной тропической растительности. Или вы забыли, как русские сражались в Гражданскую войну? Мы просто ничего не могли им противопоставить.

— И? Вы хотите, чтобы мы опустили руки?

— Отчего же? Но вот планов изощренного самоубийства вынашивать не нужно. Мы, знаете ли, тут сидим не для этого. Вряд ли разумной будет идея сталкиваться лбами с Российской Империей. Она усиливается день ото дня, и мы ничего с этим поделать не можем. Вы в курсе того, как русская армия провела последние кампании?

— Вполне.

— Вы хотите эти полки увидеть под Вашингтоном?

— Почему вы доводите все до абсурда?

— Потому что я отлично представляю себе характер Александра. У него есть финансовые и политические интересы в Северной Америке. Это факт. Но разве он согласится просто так расстаться с теми заготовками, что он сделал? Не думаю.

— Ну уж нет, — едва не стукнул кулаком по столу Гарфилд. — Ложиться под Российскую Империю САСШ точно не будет! Мы не для того сражались за свою независимость от Великобритании.

— Мы уже там, — со снисходительной улыбкой произнес Грант.

— Мистер Грант, я попрошу вас воздержаться от подобных пошлых оценок. САСШ свободная, независимая держава, которая еще в состоянии поднимать каждое утро свой собственный флаг.

— Конечно, мистер Гарфилд, конечно. Вы совершенно правы, — с легкой ироничной улыбкой сказал Улисс Грант.

Наспех расчищенное от обломков и оборудованное импровизированными трибунами, Марсово поле имело довольно грозный вид, будучи покрыто воронками от снарядов, которые еще не успели закопать. Их замечательно дополняли декоративные стены руин прилегающих к полю зданий. Да и вид большого вала братской могилы, которую для французских солдат устроили прямо тут, не вселял радости в прохожих. К счастью, Павлу Игнатьевичу, командиру седьмого пехотного полка, которому было поручено погребение погибших на Марсовом поле, хватило ума расположить братскую могилу достаточно аккуратно, с того торца, что выходил к реке. А не сикось-накось.

Александр стоял на грубо и наскоро сколоченной деревянной трибуне в своем парадном черном мундире и наблюдал за обстановкой. Бисмарк, Гарибальди и другие представители коалиции победителей стояли вокруг него и увлеченно обсуждали всякие пустяки. Ему тоже бельгийский король Леопольд II что-то увлеченно рассказывал, но его слова казались таким малозначительным шумом, что русский Император только из вежливости краем уха слушал своего коллегу по монаршему делу и время от времени вставлял формальные реплики, выказывая свой «живой интерес».

— Дорогой друг, — перебил Леопольда II Александр, — похоже, что начинается.

— Что? — несколько осекся бельгийский король.

— Парад начинается, — уточнил Император, сверившись с часами. Повернулся лицом к импровизированному плацу и окинул его взором.

Вдоль западной стороны Марсова поля стояли французы — простые обыватели, которых согнали сюда чуть ли не силой со всего Парижа и окрестностей, а также часть военнопленных под охраной. Тысяч пятьдесят было точно. Для них соорудили простые наклонные многоярусные трибуны, впрочем, мест для всех все равно не хватило, так что многие просто толпились, не имея возможности наблюдать плац.

Но вот назначенный час пробил, и в громкоговорителях захрипели легкие помехи. После которых начал свое выступление формальный лидер коалиции — английский премьер-министр сэр Уильям Гладстон.

Тут стоит пояснить только одну деталь — появление русских громкоговорителей в Париже на совместном параде. Дело в том, что никто из европейских правителей о них и не думал, однако Александр настоял на применении этого новшества. Были определенные проблемы, но довольно быстро все утрясли. В конце концов, возможность произнести нормальную речь перед солдатами и обывателями была крайне соблазнительна для сэра Гладстона.

— Господа! — начал свое выступление Уильям Гладстон. — Мы собрались с вами в этот знаменательный день, чтобы парадом ознаменовать прекращение чудовищной войны. Войны, которая унесла два миллиона жизней и поистине ужаснула мир. Еще никогда во время столь непродолжительной военной кампании не гибло так много солдат. Я очень надеюсь, что весь цивилизованный мир сделает надлежащие выводы и постарается в будущем решать все свои противоречия за столом переговоров. — Гладстон сделал небольшую паузу. — Об этом еще долго можно говорить, вспоминая каждого ушедшего бойца, который честно отдал свою жизнь за интересы своей Родины. Но не время и не место для этого. Война закончилась. И я приглашаю войска стран победившей коалиции пройти с триумфом по этому полю, посвященному богу войны Марсу, который, без всяких сомнений, увенчал славой самых достойных. — Гладстон замолчал, и спустя десять секунд заиграл оркестр.

Александр решил не мелочиться и расставил микрофоны не только на трибуне для выступления политических лидеров и комментаторов, но и перед оркестрами, которые были предоставлены всеми странами — участницами коалиции. Даже такие второстепенные «вояки», как Дания и Богемия, выставившие всего по одной пехотной дивизии, и те не постеснялись прислать для участия в параде полноценный оркестр.

Первыми шли англичане, как организаторы коалиции. И, надо сказать, Александр сам предложил этот порядок. Даже несмотря на то, что это именно русские войска переломили ход боев на французском фронте и взломали оборону Парижа. Нет, Император не старался каким-то образом умалить заслуги своих войск. Ни в коем случае. Просто он хорошо помнил из когда-то услышанной заметки о ведении публичного выступления, что самые сильные впечатления оставляют слова вступления и завершения. И хотел немного схитрить, уступив первый шаг своим политическим противникам, великодушно позволяя им попасть в расставленные для них сети.

Впрочем, Гладстон и Бисмарк о подвохе, который задумал Александр, ничего не знали, но напряглись основательно от странной уступчивости победителя. Однако отказываться им было не с руки, так что пришлось скрепя сердце пойти первыми.

Уильям Гладстон ожидал практически всего, чего угодно, вплоть до какого-то взрыва, совершенного сумасшедшим французским солдатом с кофром, наполненным нитроглицерином. Но подвох оказался совершенно в другой плоскости.