Игорь Пронин - Ведун. Слово воина: Слово воина. Паутина зла. Заклятие предков [litres с оптимизированной обложкой]

– Кость цела, лошадь здорова, – лаконично высказался хан. – Разве испужалась маленько. Давай, принимай!

Он взял волка за свободную заднюю лапу и за загривок, легко поднял, закинул кобыле на круп. Отошел к своему жеребцу, достал из сумки веревку, ловко скрутил добыче лапы в общий пучок, зацепил за заднюю луку.

– Поехали, урус. – Ильтишу легко поднялся в седло. – Коли вторую стаю сегодня не загоним – что я пастухам скажу? За что они хану десятину платят, за что жены их ковры для меня ткут? Поехали…

Однако гнедая, хотя и была высочайшим повелением оставлена в строю, на переднюю ногу таки прихрамывала, а потому Середин от общей охоты безнадежно отстал. Как вогулы выгнали из зарослей вторую стаю и как зажали ее меж отрядами, как забили десяток хищников, а самого крупного, скалившегося и кидавшегося на каждого, кто пытался подойти, все равно скрутили, прыгнув с седла на загривок, опрокинув и обмотав ремнями, – это ведун наблюдал издалека.

Закинув добычу за спину одному из соратников, хан помчался к Олегу, осадил жеребца:

– Что отстаешь, урус? Никак, забоялся серых?

– Лошадь захромала, – кивнул ведун.

– Из-за укуса?! – покатился со смеху Ильтишу. – Она притворяется, урус, жалится. Хочешь увидеть, как она больна? Я покажу…

Правитель оглянулся на свою свиту, взмахнул рукой. Вогулы рассыпались в стороны, погоняя коней, а Ильтишу, легонько тронув жеребца пятками, пристроился совсем рядом к гостю, приноравливая скорость коня к похрамыванию кобылки.

– Ты сам-то откель будешь, урус? Как тебя звать-величать, жена твоя где, у кого детей оставил.

– Олегом матерью наречен, – кивнул Середин. – А жены и детей пока не нажил, так что и прятать не надо.

– Это плохо, урус, – поджав губы, покачал головой вогул. – Нет жены, нет детей. Нет детей – нет мужчины. Зачем живешь, урус? В ком останется твоя кровь, когда ты уйдешь в царство всемогущей Мары? Кто станет радоваться твоему добру, кто защитит твою землю от жадных соседей? Нет детей – считай, и не жил ты под этим небом. Улетит душа к небу, развеется прахом плоть, растащат рухлядь прохожие люди. Кто помянет добрым словом? Кто принесет жертву и прочитает поминальную молитву? Был человек – и нет ничего. Ветер…

– Какие мои годы? – пожал плечами ведун. – Еще заведу.

– Разве может воин счесть свои годы? – удивился хан. – Сегодня ты есть, а завтра нашла твою головушку каленая стрела. Нет, дети могут появиться только поздно. Ранними они не бывают.

– А разве хорошо, если нет ни кола, ни двора, а детей уже полный двор? Где крыша над головой будет, откуда кусок хлеба к ним придет?

– Ты мужчина, урус, – усмехнулся Ильтишу. – Мужчина всегда найдет, как накормить пару жен и нескольких детей. Иначе какой же ты… Кочевье!

Впереди и вправду показались две небольшие юрты, а немного в стороне, возле одного из стогов – похожее на снежный отвал овечье стадо. Хан оглянулся на своих воинов, уже вновь собравшихся у него за спиной, пустил жеребца рысью.

К тому времени, как отряд подъехал к кочевью, его успели заметить, и навстречу гостям высыпало немногочисленное семейство: скрюченный старик в длинном халате и тюбетейке, пара широкоскулых узкоглазых мужчин с реденькими бородами, одетых в халаты и мягкие войлочные тапочки, две девушки лет шестнадцати в простых черных платьях, но зато в тюбетейках, у которых с краев свешивались длинные цепочки из желтых пластинок. Может быть, даже и золотых.

Хан остановил коня шагах в двадцати от собравшихся кучкой хозяев, и вперед выехали вогулы из свиты, начали скидывать к ногам пастухов забитых волков. Куча набралась приличная – штук двадцать. Последним безбородый юнец в коротком тулупчике и черных пухлых шароварах кинул живого, связанного волка. Олег спохватился, выехал вперед и добавил в общую груду притороченного к его седлу серого, с жалостью проводив уздечку. Теперь придется новую покупать – гнедая хоть и послушна, но в дальний путь без хорошей упряжи лучше не пускаться.

– Благодарим тебя, милостивый хан, – дружно поклонились мужчины.

Одна из девиц получила локтем в бок, спохватилась, убежала в юрту и вернулась с большим оловянным ковшом в руках. Поднесла его Ильтишу.

Хан, приняв угощение, осушил ковшик большими глотками, потом перевернул, демонстративно стряхнув в снег последние капельки, наклонился к девице, двумя пальцами приподнял ее подбородок, внимательно взглянул в глаза:

– Ох, хороша! Красавица!

Однако дальше дело не пошло: правитель вернул ковшик, выпрямился в седле. Девица – как показалось Олегу, – с некоторым сожалением, побежала назад к юрте. Может, надеялась показаться хану и попасть к нему в «гарем»? Или просто пастухи пользовались случаем продемонстрировать приближенным к правителю беям красоту подрастающих невест. Но тогда гостей следовало задержать, дать возможность полюбоваться красотками всем, а не только тем, кто в первых рядах.

– Не побрезгует ли всемилостивый хан угощением своих кочевий? – кашлянув, прошамкал старик. – Не порадует ли нас высокой честью?

– Отчего не порадовать, коли хозяева не гонят, – кивнул правитель и решительно спешился. – Задержимся.

Хозяева метнулись в юрту, почти сразу выбежали, принялись раскатывать широкую кошму. Выскочивший вслед за ними босой полуголый мальчишка быстро накидал костер из ровно наколотых поленьев, убежал, вскоре вернулся с горстью углей на широкой медной лопатке, подпихнул под деревянные бруски.

Хан Ильтишу поманил к себе Олега:

– Сейчас увидишь. Расседлывай.

Правитель собственноручно снял со своего жеребца уздечку, седло, небрежно бросил потник во главу кошмы. Ведун, пусть и не так расторопно, тоже освободил гнедую, хлопнул ее по крупу, отпуская гулять. Лошадь, громко заржав, поскакала в сторону стога, но, не добежав до него нескольких шагов, неожиданно упала на спину, перекувырнулась, задрыгав всеми ногами, вскочила, отбежала в сторонку и снова упала, кувыркаясь в снегу, как кошка на свежем белье. Жеребец, громко фыркая, широким шагом направился к ней. Гнедая вскочила, поскакала в сторону. Никакой хромоты за ней больше не наблюдалось…

– Ну, исцелилась? – тихо поинтересовался хан Ильтишу.

– Вот ленивое созданье! – в сердцах выдохнул Середин. – А я еще ее месяц хлебом кормить обещал.

– Хлебом? – удивился правитель. – Зачем это?

– Жизнь она мне спасла, – неохотно признался ведун. – Вот я и поклялся.

– Это когда с татями рубился?

– Нет, раньше.

– Когда же?

– Да вот… – Врать ведун не любил, особенно без крайней необходимости, а потому сказал честно: – Твари странные привязались. Великаны земляные да ящерицы двуногие. Но кобылка вынесла, оторвалась. Вот и пообещал ей.