Игорь Пронин - Ведун. Слово воина: Слово воина. Паутина зла. Заклятие предков [litres с оптимизированной обложкой]

– Я еду под бунчуком великого хана Ильтишу, союзника Болгарии, – гордо заявил Олег. – А в Суздаль везу взятую в прошлом набеге невольницу. Торговые люди сказывали, отец за нее выкуп богатый обещал.

– Союзник?! – весело расхохотался болгарин. – Вогулы – болгарскому кагану союзники?! Ох, насмешил! Скоро псы походные начнут себя нашими союзниками величать! Ой, уморил… Да твоих вогулов в походе при нашем войске и нескольких сотен не набирается!

– Да наш хан больше тысячи нукеров в седло поднять может! – решил для большего правдоподобия обидеться Олег.

– Что такое тысяча для нашей армии? – безразлично пожал плечами болгарин. – Каплей больше, каплей меньше. Великий каган простирает на вас свою милость, дозволяя вливаться в его рати, а не отгоняя от северных рубежей, и ничего более. Союзники… Клянись, что товаров не тащишь, в городах наших продавать.

– Клянусь именем Сварога, что нет при мне никаких товаров вообще, – прижал руку к груди Середин.

– Два дирхема плати за проезд через болгарские земли. Монету за себя, монету за двух коней с вьюками. Коли серебра-злата нет – шкурку кунью давай.

– Новгородское серебро возьмете?

– Коли чешуя, то десяток.

– Сейчас посмотрю… – Олег полез в переметную суму, достал один из последних, оставшихся с лета, трех кошелей, развязал… – Чешуи нет, только деньги.

– Экий ты… – удивился болгарин. – С серебром катаешься… У вогулов отродясь такого не случалось. Завсегда шкурами платили.

У Олега засосало под ложечкой от предчувствия вымогательства, однако у порубежника дальше удивления дело не пошло:

– Коли деньги, то четыре. По две за дирхем.

Ведун расплатился, завязал кошелек, вернул в сумку.

– Исмаил, запиши в грамоту единого путника о двуконь! – крикнул в сторону землянки старший. – Он ваш, почтенный Фирас Абу.

Старик закашлялся, подошел ближе, кивая головой:

– Милостью Аллаха, великого и всемогущего… Веруешь ли в Бога единого и всемогущего, путник?

– Верую в Сварога, породителя земель наших, внуками коего являемся по рождению! – решительно отрезал Олег.

– Боги ваши языческие, на деле демоны все, порождение шайтана. Проезжая через земли болгарские, гляди по сторонам, язычник, гляди внимательно. Все, что увидишь ты, даровано народу нашему милостью Аллаха, Его мудростью и прозорливостью, Его благоволением к детям своим. Ибо детям демонов не дано подниматься из жизни дикой к светам разума и благодати. И пусть снизойдет на тебя прозрение, да прикоснется к тебе всемилостивейший Аллах своею благодатью. Бери своих коней и проходи меж очистительными огнями…

Олег, удивившись столь быстро закончившейся проповеди, взял гнедую за поводья, кивнул Заряне, веля ехать за собой. Старик, что-то пробормотав себе под нос, кинул в костер горсть какого-то крупнозернистого порошка. Воины немедленно пригнулись к земле, огонь затрещал, дым стал серовато-зеленым и таким вонючим, что ведун учуял невыносимый запах за несколько шагов. Однако деваться было некуда – он задержал дыхание и пошел сквозь едкую завесу. Сзади возмущенно заржал чалый – но Заряна справилась и заставила его пройти-таки между костров. Олег кивнул мулле, поднялся в седло.

– Ты, вогул, слышь, коли совсем беда с припасом, – крикнул в спину стражник, – так верст через двадцать, как река разольется, по правую руку приток широкий будет. По нему три версты вверх крепость стоит, Сайгат. К ней отвернуть можешь. А поежели с пути отворачивать лениво, так дня через два Марха стоять будет. Аккурат на Каме. За ним дальше – Арнас, Басов, Челмат. Там и дворы постоялые имеются, и торг побойчее.

– Конному или обозу два дня? – оглянулся ведун.

– Конному, – кивнул старший караула. – Два по девяносто верст будет, не меньше. Смотри… Союзник! – И болгарин снова покатился со смеху.

– Спасибо на добром слове, – помахал рукой ведун и пустил коней в рысь.

До разлива они добрались часа за два. Точнее – до широкого ледяного поля, с которого ветер дочиста вымел снег. Еще не торопящееся к закату солнце пробивало толстый прозрачный панцирь реки насквозь, и с высоты своего седла Олег видел, как возле серого глинистого дна, медленно поводя хвостами, удерживаются в любимых промоинах темные рыбы, как покачиваются, стелясь по течению, длинные нити водорослей. Подковы мчащихся галопом лошадей выбивали белую крошку, со звонким цокотом врезаясь в лед – но обитатели подводного царства не обращали на это никакого внимания.

Километр проносился за километром, а ведун все вглядывался и вглядывался, надеясь узреть внизу русалку, водяного или, на худой конец, утопленника – но кроме похожих на змей налимов или шевелящих крупными клешнями раков не смог заметить никого. Видать, скучно холодной водной нечисти смотреть на мир через прозрачную, но непреодолимую стену, словно из зачарованного зеркала. Расползлись по берлогам, по омутам темным, забились в норы глубокие, под топляки темные, да спят, первого тепла дожидаючись. Копят силы колдовские да планы хитрые вынашивают…

Но вот река сузилась вновь, вильнула в сторону, и лед опять закрылся толстым снежным покровом. Только здесь Середин сообразил, что давным-давно проскочил нужный поворот.

– Вот тебе и ква, – пробормотал он. – На лягушек болотных засмотрелся. Ладно, на несколько дней сушеного мяса хватит – сколько можно его с собой таскать? А там, глядишь, и городок встретится. Как там его таможенник называл? Марха? Или Арнас? В общем, увидим – узнаем.

К полудню второго дня пути они миновали примыкающую с левой стороны широкую реку – почти такую же, как сама Кама. И следом за этим – словно река являлась заговоренной от всякой растительности границей – всякие леса по левую руку оборвались. Справа густые темные сосновые боры продолжали тянуться, перемежаясь с ельниками, а иногда и березовыми рощицами. Слева же, насколько хватало глаз, лежали снежные волнистые просторы, словно зима поймала в свои объятия мерно качающееся море.

– Однако, – удивился ведун, – далековато вогулы на зимовку из степи уходят… Хотя, сюда их вряд ли пустят. Здесь земли Болгарии. Может, к своим кочевьям им идти ближе.

Кама, ставшая после впадения реки шире раза в полтора, уже не виляла, как шаловливый ручеек, а несла свои воды величественно, изгибаясь очень плавно, и почти не меняла изначально выбранного направления. Потому через степной простор путь просматривался далеко вперед. Так и не разглядев до заката обещанного порубежниками города, в поздних сумерках Середин повернул в лес, на уже утоптанную кем-то полянку. Развел огонь на месте старого кострища из оставленных рядом неиспользованных дров, оставил Заряну расседлывать коней, сам отправился в чащу за новым топливом. Когда вернулся – котелок над огнем бурлил, распространяя мясной запах, а лошади уже притоптывали от нетерпения, ожидая, когда для них растопится вода в кожаном мешке.