Игорь Пронин - Ведун. Слово воина: Слово воина. Паутина зла. Заклятие предков [litres с оптимизированной обложкой]

– Это постоялый двор Хромого Бурхана? – поинтересовался Олег, не торопясь входить внутрь.

– Как же, как же, мой двор, – торопливо закивал толстяк.

– Баньку я бы хотел посетить, подкрепиться, комнату на ночь снять да припасов заказать в дорогу…

– Да-да, все сделаем, – закивал толстяк еще чаще. – Входите, гости дорогие. Еремей, чего стоишь? Коней прими! Заходите…

Ведун кинул поводья невольнику, шагнул в ворота.

Двор, покрытый ровным снежным ковром, представлял собою правильный квадрат примерно пятьдесят на пятьдесят метров, огороженный дощатым забором. В одном углу стоял обширный бревенчатый сарай, по диагонали от него – каменный дом, архитектурой похожий на мечеть: высокая арка над дверьми, купол в центре здания, стрельчатые окна, широкие, прикрытые массивными сугробами, навесы по сторонам. По высоте строение вполне тянуло на двухэтажное, но забранные зеленым бутылочным стеклом окна шли только в один ряд. Правда – под самой крышей.

– Пустовато у тебя, хозяин, – заметил ведун, направляясь к дому.

– Так зима, – засеменил толстяк за ним по узкой утоптанной тропинке. – Кто же зимой дела торговые ведет? Вот как лед сойдет – шумно станет. Ладьи по Каме и Итилю поплывут, купцы поедут. Летом полтыщи телег товара в нутро ладье положил, команду в два сорока собрал – да и плыви, не тужи. Где ветер подмогнет, где веслами загребешь. А зимой как же? Столько саней снарядить – это же сколько народу, сколько лошадей потребно? Да каждого прокорми, за каждого заплати. Опять же охрана… Нет, зима создана Аллахом, дабы возносить молитвы и думать о жизни своей грешной. А дела – они летом идут. Летом и хлеб растет, и сено запасается, и скотина жир нагуливает…

– Понятно, – прервал Олег хозяина, явно пошедшего с рассуждениями на второй круг. – А город у вас, однако, изрядный. Не ожидал. Сколько же у вас тут народа живет?

– Разве это город?! – остановился хозяин и всплеснул руками. – Какой же это город?! Тыщ девять людей, не считая баб, детей да рабов языческих. Вот ранее в Ошеле у меня двор стоял – от то город! Токмо воинов ханских девять тыщ. Да купцы, да посадские, да служители Аллаха. Одних мечетей сорок храмов во всех концах стояло! Полста тыщ мужей взрослых жило! А енто разве город? На крепость северную, может, и годится, а городом и назвать-то совестно.

– Что же ты тогда сюда из этой самой Ошели переехал? – удивился столь эмоциональной отповеди Середин.

– Язычников Аллах наслал за грехи наши большие, – опять защелкал деревянными четками толстяк. – Как я малым совсем был, русские пришли, разорили все окрест, город пожгли, едва приступом не взяли. Мало лет спустя опять пришли, разор учинили. Опосля и вовсе стены пробили. Девок половили, в полон увели, добро все повывезли, злата истребовали два воза, да серебра десять. Насилу спровадили. Отец с напасти сей занемог, мне хозяйство оставил. А опосля немного опять язычники проклятые заявились – так я продал все, да сюда перебрался. Град сей поплоше, людей торговых поменьше, однако же и разора покамест не случалось. Ни разу. Не дойти сюда русским, да обрушит Аллах небо на их нечестивые головы!

– Только на них? – не удержался от ответа Олег. – А то болгары на Русь в набеги не ходят!

– Так то ж язычники! – удивился хозяин. – Аллах язычников разорять не воспрещает. Правоверные русским слово истинное несут, веру правильную.

– Ну так, а русские веру эту обратно приносят с той же благодарностью, – пожал плечами ведун. – А заодно добро обратно прибирают да девок, что у них у самих угнали.

– Да ты, никак, язычник? – заподозрил неладное толстяк.

– А то, – и не подумал отпираться Середин. – Ты чего, бунчука великого вогульского хана Ильтишу, союзника Болгарии, не узнал? Али, может, тебе вера запрещает серебро с язычников брать? Так я могу на другой двор податься, обиды держать не стану…

– Аллах молвит, любой гость – радость в доме. – Толстяк явно испугался такого поворота дел и стал вежливо подталкивать Середина к дверям. – Нам не дано понять мудрость Всемилостивейшего. Коли он создал на земле язычников, стало быть, такова его воля. Русские – великие воины и вершат великие дела, когда меч их ведет Аллах, а не гнев и жадность.

– Да? – удивился столь внезапному повороту ведун. – Чем же они так хороши?

– При деде моем, досточтимом Владиславе, русский князь Святослав разгромил кагана хазарского, разорил нечестивую страну эту дочиста. С того лета хан болгарский каганом себя повелел называть, дань безбожникам гнусным платить более отказался, наместников хазарских велел в Итиле утопить, дабы своим ходом к хозяину шелудивому возвращались.

– Имя интересное у твоего деда, хозяин, – остановился Олег перед резной створкой из мореного дерева.

– Дед мой принял истинную веру не сразу, но всем сердцем, – ответил Хромой Бурхан и распахнул дверь.

Прямо с прихожей стало ясно, что постоялый двор рассчитан на большое количество гостей. Комнатка, предназначенная только для снятия обуви, была метров двадцати. Вдоль стен ее лежали соломенные циновки, в центре начиналась кошма, длинная лента которой выводила в обширный, выстеленный коврами зал под куполом. Сейчас в помещении царили холод, тишина и пустота, но летом именно здесь, наверное, торговые гости пили чай, вкушали всяческие сласти и вели тихие вежливые беседы.

– Заряна, ты тут? – оглянулся на хлопнувшую дверь ведун.

Невольница кивнула, бесшумно ступая по коврам босыми ступнями. Молодец, догадалась разуться.

– Холодно здесь у тебя, хозяин, – пожаловался Олег, поворачиваясь к толстяку. – А мы и так в дороге намерзлись. Может, ты нас в более теплой комнате покормишь?

– Конечно, конечно. – Оказавшись после мороза в доме, толстяк оттаял на глазах и закивал уже не часто, а плавно и размеренно. – За мной иди, гость дорогой…

По витой деревянной лесенке они поднялись на второй этаж, где было уже заметно теплее, прошли по узкому коридору. Хозяин отсчитал пять дверей, откинул полог из толстого, полосатого, красно-сине-зеленого войлока, шагнул в комнату метров десяти с розовым ковром на полу и коричневой кошмой на стенах. Из мебели здесь имелся только сундук, на котором лежало сложенное ватное одеяло. В дужку для замка был вдет отлитый из бронзы небольшой олень.

Олег огляделся, дыхнул. В халате и теплом малахае разница температур ощущалась плохо, но тут было явно теплее, чем на улице или в большом зале.

– За сию комнату я три шкуры в ночь беру. Куньи. Али лису. Али горностая. Коли товара много, могу с торговцем персидским свести…

– Вы чего, сговорились, что ли? – перебил его ведун. – Можно подумать, у нормального человека серебра не бывает, только шкурки.

Он зачерпнул из поясной сумки монеты, приготовленные перед въездом в город, схватил хозяина за руку и пересыпал их к нему в ладонь.