Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги [CИ]

Пока вся честная компания шла по освещенной улице, Дэмонра еще могла следовать за ними относительно спокойно. Но вот провожать их до пустыря, отделявшего район от каменистого пляжа — а они явно держали путь именно туда — было бы уже подозрительно. Нордэна задумалась. С одной стороны, она пришла за Иргендвиндом и ни за кем другим. С другой стороны, балерина, наверняка, назвала бы извозчику адрес, по которому они живут. В конце концов, Дэмонра решила поверить своему чутью, подсказывавшему, что у Иргендвинда с его норовом даже к двадцати годам дуэлей случилось больше, чем у нее, так что инициативного купчика он как-нибудь, да пристрелит. Тем более, без секундантов. Вот уж в чем, а в том, что эфэлец станет честно подставлять лоб под пулю из-за прихоти декольтированной дуры, нордэна сильно сомневалась. Решив, что желание посмотреть, как подлец нашпигует свинцом дурака, является нездоровым, Дэмонра надвинула шляпу на глаза и с независимым видом последовала за балериной, которая в самых растрепанных чувствах держала путь к выстроившимся в конце улицы извозчикам.

Через пять минут Дэмонра и все окрестные извозчики знали, что колоритная парочка проживает в доме под номером сорок семь, более известном как «дача Эвеле», а Каниан — упертый баран, недоносок и просто законченный ханжа, который совершенно не понимает, чего нужно от жизни настоящей женщине, но, правда, в постели он все-таки ничего. Извозчики посочувствовали горю такой роскошной дамы. Дэмонра же с удовольствием отметила, что гнездышко голубки и барана лежало всего в каких-то шести километрах от их с Рейнгольдом виллы.

Нордэна здраво рассудила, что завтра и послезавтра она отоспится — и заодно попытается убедить Рейнгольда, что ее ночные гульбища суть протест истинной эмансипе против мужниного недоверия — а потом нанесет Иргендвинду визит, который заодно навсегда разрешит проблемы задавленной его ханжеством балерины.

Нордэны верили, что беды ходят стаями, как волки в особенно лютые зимы. Стаями или нет, но Кейси твердо знала, что одним несчастьем дело никогда не ограничивается. Может быть поэтому, почти ночью увидев на пороге родную мать, десять с лишним лет не появлявшуюся в столице, она удивилась значительно меньше, чем могла бы.

Ингегерд Вейда почти не постарела. Она рано вышла замуж за калладского чиновника и рано родила дочь, так и оставшуюся единственной. Их с Кейси частенько принимали за сестер раньше и, наверное, могли бы принять теперь, когда калладский чиновник, так подпортивший породу, был благополучно сжит со свету, а бездарная дочь поставлена перед фактом, что за человека ее не считают.

Мать окинула Кейси взглядом — как обычно, неодобрительным — и на языке Архипелага осведомилась:

— Ты не получила моего извещения о приезде? Я прождала на вокзале почти час.

— Не получила, — ровно ответила Кейси, несколько оправившаяся от первого удивления. Бояться эту женщину она давно перестала — хотя и допускала, что Ингегерд как раз следовало бояться — но особенного комфорта в ее присутствии все равно не ощущала. Мать умела принести с собой раздор, куда бы она ни пришла. Ингегерд Вейда, красивая и любезная, редко прямо говорила что-то невежливое и никогда не повышала голоса, но в ее присутствии окружающие отчего-то начинали ненавидеть друг друга и весь белый свет заодно. Кейси хорошо помнила, что одноклассницы опасались заходить к ней в гости, когда мать бывала дома, потому что такие визиты всегда заканчивались громкими ссорами на пустом месте.

По счастью, Кейси уже давно было не десять и даже не пятнадцать, так что трепета перед Ингегерд она не испытывала.

— Я не знала, что ты приедешь. Впрочем, даже если б и знала, я задержалась на работе, — уже тверже повторила Кейси. Мать свою она изучила достаточно, чтобы понимать: ни в коем случае нельзя показывать ей слабости. Ингегерд принадлежала к той породе людей, которые кого угодно живьем сожрут и не поморщатся.

— Весьма прискорбно, — поджала губы Ингегерд. — Мне долго стоять на пороге?

«Еще добавь: „На пороге собственного дома!“, — и пойдешь ночевать в гостиницу», — подумала Кейси, глядя чуть выше глаз гостьи.

— Тебе не будет удобнее в гостинице?

— Что? — тихим и очень спокойным голосом спросила Ингегерд. Будь Кейси помладше, ее бы озноб пробрал.

— Ты, помнится, неоднократно выговаривала мне, что не станешь заходить в дом, оскверненный присутствием всяческого человеческого отребья. Я просто предупреждаю тебя, что мой дом регулярно оскверняется самым разным отребьем, от дочери Мондум до безродных рэдских беженцев. Мне казалось, ты боишься подцепить блох.

— А изменница Ингрейна его тоже оскверняла?

— Неоднократно, — почти оскалилась Кейси.

— Может, и мага своего сюда таскала?

— Может, и таскала, — с большим удовольствием соврала Кейси. Увы, Наклз никогда в ее доме дальше крыльца не поднимался. — Они очень хвалили тетушкину кровать.

— Лучше б ты этот дом под бордель сдала, тут и то было б чище, — поморщилась Ингегерд.

— По счастью, это папин дом, — с нажимом произнесла Кейси. — Так что я могла распорядится им в меру собственного ума.

— Весьма скудного.

— Курить во время беременности не следовало.

— Ты у Дэмонры этого набралась? Кто позволил тебе так говорить с матерью?

— Ты решила заняться моим воспитанием несколько поздно. Я уже знаю, откуда берутся дети, и все такое прочее. Дэмонра меня просветила, можешь сказать ей спасибо при случае.

— То-то двадцать пять лет, а одна как перст. В мои времена тебя назвали бы старой девой. А ее бы назвали потаскухой в любые времена.

— Ну, ты-то этой участи счастливо избежала. Сперва выскочила замуж за калладского чиновника, а потом свела его в могилу за недостаточно чистую кровь.

— Как ты смеешь?

— Я дала знакомому фармацевту проверить папины таблетки от сердца, когда он умер. В капсулах оказалась сода. Одна только сода. Мне кажется, можно было ограничиться разводом.

Ингегерд с шумом втянула воздух, потом медленно выдохнула, потерла виски и уже спокойнее сказала:

— Ладно, поговорим и об этом тоже. Тут, по счастью, Дэмонра вряд ли меня опередила. Давай зайдем в дом, Кейси.

Кейси неохотно отошла с порога. Мать подняла с крыльца небольшой саквояж, вошла, сама заперла дверь, принялась снимать туфли. Кейси молча наблюдала за этим, понятия не имея, что последует дальше.

— Я почти неделю ехала в поезде. Так что сначала ванна, а потом — разговоры за жизнь, — поставила Ингегерд дочь перед фактом, проходя вглубь коридора. — Приготовить ужин я тебя не прошу — это, похоже, немыслимо дерзкая просьба. Но ты попробуй пока отрешиться от мысли, что я сжила со свету всех, кого упоминает дочь Рагнгерд. У нее у самой рыльце в пушку. То есть у них обеих. И у матушки, и у доченьки.