Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги [CИ]

Кейси слушала, и не столько из интереса или жалости, сколько из холодного, брезгливого любопытства. Случались минуты, когда нордэна сама удивлялась, откуда в ней берется столько жестокости, и это явно была такая минута. Вполне возможно, что жизнь ее матери и вправду оказалась разбита. Кейси это сейчас волновала не больше, чем если бы та разбила бокал и начала извиняться за это.

— Слушаю.

— Поехали со мной, Кейси, — почти жалобно попросила Ингегерд. — Поехали, пока не поздно.

— Поздно? — полюбопытствовала нордэна, убирая посуду со стола. — Что значит «поздно»?

— Я сейчас не могу тебе всего объяснять. Просто поехали.

— «Я сейчас не могу объяснять. Просто поехали, звезда моя. И тебя ждет блестящее будущее», — фыркнула Кейси, глядя в темное окно, за которым лежал притихший город. Стекла отражали светлую кухню, сгорбившуюся за столом мать и ее — всю такую правильную, с идеальной осанкой и гордо вскинутой головой. «Мы с ней совершенно одно и то же», — безо всяких эмоций подумала Кейси, рассматривая картинку в стекле. «Вот потому меня не любят собаки, дети и Наклз». Нордэна тряхнула волосами и продолжила:

— Твоим «просто поехали» начинается завязка половины бульварных романов. И отличница, только что окончившая гимназию с медалью, едет за счастливым будущим, а принц оказывается сутенером. Я не верю в «блестящее будущее» там.

— А здесь никакого не будет, — совсем буднично сообщила Ингегерд. Так просто, как будто речь шла об уже свершившемся факте.

— Ну и не надо, — ответила Кейси, чтобы хоть что-нибудь ответить.

Ингегерд подняла голову и обвела стены тусклым взглядом.

— Людвиг, его мерзкая сестрица, какая-то девка-цветочница. А меня нет.

— Кого не было, того и нет.

— Это все, что ты матери скажешь?

— Могу еще тост произнести! — огрызнулась Кейси. На нее начала накатывать одуряющая усталость. Ей хотелось развернуться и уйти, от упреков матери — необоснованных, но оттого не менее раздражающих — от слишком яркого света лампы, от кривляющегося в оконном стекле отражения и вообще от всего.

— Произнеси. Традиционно начнем со взаимопонимания и всепрощения? Калладцы так любят за это пить, — ядовито заметила Ингегерд.

— О, будем истинными нордэнами до конца, — Кейси извлекла из серванта бутылку и принюхалась. Название напитка не говорило ей ни о чем, но спиртовой горечью от него пахло. В любом случае, больше ничего крепкого, кроме этого старого и почти забытого подарка от коллег, в доме не нашлось бы. Нордэна откупорила бутылку, отложила штопор и разлила по тем же бокалам загадочную жидкость. По цвету она напоминала сильно разведенный водой чай. — Не знаю, что это за пойло, отравимся — так вместе.

Ингегерд подозрительно принюхалась к напитку и поморщилась:

— Или это самый отвратительный в мире коньяк, или оно должно было стоять в другом шкафу и помогать бороться с молью.

Более справедливых слов от Ингегерд Кейси за всю жизнь не слышала.

— Итак. Ты обещала тост.

Кейси снова посмотрела в окно. В желтом прямоугольнике среди черной ночи двигались два призрака. Ей захотелось остановить все это, как шарманку, просто дернув за ручку.

— Пусть каждый найдет свою пулю, — тихо сказала Кейси.

Ингегерд вскинула брови:

— Даже так?

— Да. Ты хотела тост. Самый нордэнский в мире тост. Пусть каждый найдет свою пулю.

Ингегерд посмотрела в лицо Кейси долгим взглядом, словно хотела там что-то прочесть, потом криво, почти жалобно усмехнулась и, не отводя глаз, медленно выпила бокал до дна.

Кейси сама не поняла, почему она до сих пор держит бокал в руках и даже не пытается пригубить напиток. Наверное, дело все же было в мерзком спиртовом запахе.

— Ну, с моей пулей все понятно, а твоя будет потом, — то ли шутя, то ли серьезно сказала Ингегерд, отставляя бокал. — И да, это самый отвратительный в мире коньяк. Не советую.

Кейси зажмурилась и все же сделала глоток. С оценкой достоинств напитка мать не ошиблась. У нордэны даже слезы выступили.

— Да, пожалуй, что так, — проморгавшись, согласилась Кейси, и с перспективами пули, и с качеством напитка. Ингегерд, поднявшись, несколько дрожащими руками оправила волосы и отвернулась.

— В таком случае, до свидания, Кейси, — сообщила она дверному проему. — Завтра рано утром я переберусь в гостиницу, а послезавтра — уеду. Видимо, я слишком поздно вернулась, чтобы отвоевывать тебя у цветочниц и святых дочек святых патриоток. Пиши мне иногда… Хотя, нет, не надо мне писать, чего уже писать-то?

— Я буду писать раз в месяц, как в гимназии, — зачем-то пообещала Кейси. Не то чтобы ей стало жалко Ингегерд — она не чувствовала ровно ничего, кроме усталости — но ей хотелось, чтобы разговор закончился хоть чем-то, а не повис в воздухе. Это было не самое невыполнимое обещание в мире, и Кейси громче повторила вслед уходящей матери:

— Я тебе напишу.

Последний день весны словно самой природой был предназначен для того, чтобы искупить в глазах столичных жителей месяц лютых метелей и еще почти два — дождей и холодов. Магрит же, наконец, уяснила, за что поэты дружно воспевали лазурь калладских небес. Небеса и вправду здесь оказались красивые — выше, чище и как-то холоднее, чем в ее родной Рэде. Часов до десяти рэдка нежилась в постели, наблюдая за игрой теней на полу и куском празднично-яркой синевы за окном, а потом решила, что провести такое утро в четырех стенах будет просто преступлением, позавтракала и отправилась на прогулку. Она думала пройтись до парка святой Рагнеды, оттуда — к Дворцовой площади, а там и до дома Наклза рукой подать. Подождала бы, когда он вернется с лекций, попили бы чаю, может быть, даже удалось бы уговорить его поехать в Виарэ с ней вместе. Такое замечательное утро подходило, чтобы ждать от жизни приятных сюрпризов.

Магрит, разумеется, оказалась далеко не единственным человеком, оценившим прощальную щедрость калладской весны. В парке прогуливались нарядные ребятишки с гувернантками, сновали студенты в форменных куртках различных институтов, барышни чинно вышагивали под руку с кавалерами, а пожилые люди неспешно беседовали на скамейках, подставив лица непривычно ласковому солнцу. Рэдка раньше такую идиллию только на картинках и видела. Она, безуспешно пытаясь сдержать неприличествующую барышне широкую улыбку, бродила по аллеям и дорожкам парка и с любопытством глазела по сторонам.

«Вот бы так стало в Рэде», — без малейшей зависти или злости подумала Маргит. Даже раньше, когда она еще состояла в отряде Кассиана и металась между провинциальными городками и деревнями, распространяя листовки и удирая от жандармов, она редко когда осознанно желала Каллад зла. Каллад представлялся ей чем-то бесконечно далеким и холодным, эдаким ледяным царством, лежащем на самом краю света, и все, что она хотела от этого царства и его жителей, так это чтобы Рэду оставили в покое. Если бы Создатель желал их наказать, он бы разобрался с этим вопросом самостоятельно, а Магрит был нужен только покой на своей земле. Три месяца, проведенные в столице, только укрепили рэдку в мысли, что ненавидеть калладцев не следует. Большинство из них, наверное, понятия не имели, что там творится в бескрайнем мире за пределом чистеньких городских улиц. «Я совсем не хочу, чтобы артиллерия обстреливала этот парк. Или набережную. Или их чудесные мосты. Просто пускай они уйдут с нашей земли, а в наших школах будут учить на рэдди, и все будет хорошо. И еще бы стало хорошо, если бы мы тоже разбили такие парки, где бы также смогли гулять наши дети и старики. И чтобы они могли позволить себе такое же вкусное мороженое…»