Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги [CИ]

— Исключено. Тебя казнят летом, — спокойно, как о чем-то само собою разумеющемся сообщил маг. — Уезжай сегодня же. Сейчас же. Шансы минимальны, но они пока есть. Утром их не будет.

Дэмонра все никак не могла взять в толк, почему уже второй человек пророчит ей скорую смерть.

— Если я поеду сейчас же…. Ты меня догонишь?

— Возможно.

— Дай слово.

— Дэмонра, мы не в бульварном романе. Я могу пообещать хоть из мертвых восстать ради тебя, это ничего не меняет. Я не знаю, где я буду осенью. Я только знаю, что ты будешь в земле, если сейчас же не встанешь и не уйдешь.

— Но ты постараешься меня найти? Это ты пообещать можешь?

— Могу.

Дэмонра быстро встала, наклонилась и коснулась губами холодного как лед лба.

— Хорошо. Я слышала и запомнила. Пока не зазвонят колокола, я буду тебя ждать.

«А когда они зазвонят, я сама тебя найду», — безо всякой надежды подумала нордэна, переступая порог.

Подходя к дому Рейнгольда, Дэмонра почти не удивилась, когда заметила около десятка фигур, идущих к ней с обоих концов улицы. Вероятнее всего, проулки тоже оказались бы оцеплены. Нордэна остановилась под фонарем, в пяти шагах от нужного дома, и стала спокойно ждать, пока к ней подойдут. После встречи с Наклзом ей уже не хотелось ни бежать, ни отстреливаться, ни объясняться. Она смотрела в окна Рейнгольда, но там было темно и пусто. Она бросила Зиглинда. Зиглинд обещал умереть и умер. Все честно.

— Вы арестованы, сдайте оружие, — ровно сказал жандарм.

Дэмонра спокойно отдала пистолет. Блеснул металл наручников.

— Это обязательно? Я не собираюсь убегать.

— Обязательно.

Жандармы обступили ее, как тени мертвых на старинных полотнах обступали живых. Одинаковая форма, одинаковые лица, одинаковое отсутствие всякого выражения на них.

— Я могу узнать, за что меня арестовывают?

— Нет.

— Я могу попрощаться с мужем?

— Нет.

— Я могу собрать вещи?

— Они вам не понадобятся.

Наручники защелкнулись. Порезанная рука заныла, но терпеть было можно. Дэмонра бросила последний взгляд в окно Рейнгольда. Все так же черно и пусто, ни огонька лампы, ни движения.

— Я могу узнать, куда меня ведут?

— Игрэнд Дэв.

«Ледяная тюрьма. Место заключения военных преступников».

Дэмонре следовало ощутить обиду или страх, но ничего такого не произошло. Все обиды и страхи она оставила в гостинице. Игрэнд Дэв была не самой плохой тюрьмой. В отличие от Эгрэ Вейд, там не было одиночных камер, вмурованных в камень скалы, и семи ярусов катакомб под ней. В Игрэнд Дэв никто не сидел по пять, десять, тридцать лет. В худшем случае — три месяца следствия. Потом одни выходили из нее на солнечные столичные улицы, под синее калладское небо, оправданные и свободные, а другие — на кривую тропинку, ведущую к Волчьему полю. Последние никогда не возвращались.

Свет в допросной горел так ярко, что на него не получалось смотреть без слез. Лица следователя нордэна не видела — только черное пятно среди холодного белого сияния двух колючих звезд. Ровный мужской голос в одной и той же тональности повторял одни и те же вопросы. «Когда вы решились пойти на сделку с рэдским подпольем? Как давно вы знаете Кассиана Крэссэ? Сколько он заплатил вам за предательство?»

Бесконечный круг бессмысленных слов никак не мог разомкнуться. «Я не заключала сделок с рэдским подпольем. Я не знаю Кассиана Крэссэ. Мне никто не платил», — механически повторяла нордэна, с каждым разом все меньше понимая, зачем вообще нарушает слепящую белую тишину.

— Вам знакома эта вещь?

Из потока света выплыла лента Агнешки. Дэмонра с минуту бездумно созерцала осколок прошлой жизни на железном столе, потом медленно кинула:

— Знакома.

— Вам дали ее в Рэде?

— В Рэде.

— Кассиан Крэссэ?

— Я не знаю никакого Кассиана Крэссэ. Мне дала ее Агнешка.

— Какая Агнешка?

— Не помню фамилии. Девочка-хористка.

— Вы считаете, сложнейшим синтетическим ядом ее тоже вымазала девочка-хористка? — тем же ровным тоном уточнил следователь.

— Я считаю, все это бред.

— Так вы признаете свое участие в заговоре рэдского подполья?

— Не признаю.

— Как вы расцениваете политику кесаря в Рэде?

Дэмонре очень хотелось куда-нибудь исчезнуть из-под слепящего белого света. В затылке у нее скапливалась свинцовая тяжесть. Она не спала всю ночь, а теперь еще этот свет…

— Я могу ее как угодно расценивать. Я подчиняюсь приказам.

— Вы считаете борьбу рэдских инсургентов справедливой?

— Они патриоты своей страны. Мы — своей. Неудивительно, что мы убиваем друг друга.

— Это не ответ. Вы считаете их борьбу справедливой?

— Я в них стреляю, вашу мать! Какая вам разница, что я при этом считаю?! Я не понимаю, при чем здесь Агнешка и ее лента. Я не понимаю, о каком заговоре идет речь. Я не понимаю, за что меня арестовали. Я, бесы дери, ничего вообще не понимаю…

— А то, что Его Величество кесарь умирает, вы понимаете?

— Нет, — Дэмонра все-таки уронила лицо, чтобы хоть как-то спрятать глаза от белого сияния. — Не понимаю.

— Тогда я вам объясню. Вы — при поддержке Кассиана Крэссэ и рэдского подполья — отравили кесаря, воспользовавшись конфиденциальной информацией, полученной от любовника, страдающего тем же недугом, что и Его Величество.

— Хрень собачья, — устало ответила Дэмонра, догадывающаяся, что именно за эту собачью хрень ее по какому-то капризу природы и расстреляют.

— Ваши связи с повстанцами не вызывают сомнений…

— Мне следовало спросить у Крэссэ о его политических убеждениях, прежде чем уединиться с ним на сеновале пятнадцать лет назад?! Если у меня и были какие-то связи с рэдским подпольем, так исключительно полового характера и очень давно. Их я не отрицаю, хуже того, я о них даже не сожалею и иногда с ностальгией вспоминаю. Но никаких других, скажем так, точек соприкосновения с повстанцами у меня нет.

— Отрицая свое участие, вы только усугубляете ваше положение.

— Если то, что вы говорите про кесаря — правда, мое положение усугубить уже нельзя.

— Мы считаем, что львиная доля вашего капитала ушла в Рэду. Вы им услуги на сеновалах оплачивали?

— А хоть бы и так. Рожей я, как видите, не вышла, а большого личного счастья всем хочется.

— Вы надо мной издеваетесь?

— Да нет, это вы надо мной издеваетесь! Мне можно предъявить почти какие угодно обвинения, кроме того, в чем вы меня сейчас обвиняете. Я готова сознаться в преднамеренном убийстве, если хотите, в нескольких избиениях, в намеренной эскалации конфликта — у вас же так принято называть доведение человека до дуэли? — в употреблении наркотиков, в даче взятки, даже в краже. Но только не в государственной измене.

— Замечательно, — весомо сказал следователь. — А как вы вот это объясните?