Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги [CИ]

Никакой трагедии здесь, конечно, не было, но при этой мысли Дэмонре все равно стало несколько неуютно.

Вагон слегка покачивался, а мерный перестук колес нагонял сон. Сквозь ночь и последние потуги зимы поезд мчал на запад, в весну и на войну.

— Помнишь, мы в детстве хотели посмотреть мир? — снова разбила уютную тишину Зондэр. Прежде чем начать разговор «за жизнь» майор Мондум молча страдала над остывшим чаем и картой Рэды не меньше получаса, поэтому грубить ни в коем случае не стоило. К тому же, Дэмонра искренне считала Зондэр изумительным человеком.

Они дружили чуть больше, чем полжизни, то есть с того самого дня, как расквасили друг другу носы еще на первом году гимназического обучения, а потом, стараясь не хлюпать этими самыми разбитыми носами, выслушали длиннейшую лекцию на предмет хороших манер и возможного отчисления. В процессе нравоучения девочки поняли, что между небом и землей других врагов, кроме как классной дамы и «Уложения о наказаниях» у них нет, и с тех пор стали не разлей вода. В ранней юности Дэмонра и Зондэр совместно объявили марш к совершенству. Лет в двадцать пять они совместно же декларировали полный провал этого мероприятия, хорошенько запив похороненные идеалы. К тридцати решили, что жизнь, конечно, не удалась, ну а в целом все в порядке.

А еще существование в бескрайнем мире Зондэр Мондум, с ее вечно нахмуренными бровями, строго поджатыми губами и толстенной темно-русой косой, давало Дэмонре веру в свое маленькое персональное бессмертие. Пуля, конечно, была дурой, но Зондэр, определенно, была умницей, пусть не очень храброй, но очень ответственной. Так что у Дэмонры имелся человек, на которого она не побоялась бы оставить Ломаную Звезду, то, что Наклз столь презрительно именовал «гражданскими благодеяниями» и, страшно сказать, самого Наклза. В глубине души нордэна была убеждена, что в одиночку непогрешимый и умнейший маг проживет ровно столько, на сколько в его доме хватит запаса печенья. А потом мирно умрет с голоду, столкнувшись с неразрешимой практической проблемой. Гении — народ такой, о земной грязи не думают. Дэмонра бы без колебаний поставила свое месячное жалование на то, что Наклз считает, будто хлеб растет на деревьях. В виде булочек различных размеров и форм.

— Так ты это помнишь? — повторила Зондэр.

— Помню, — сонно согласилась Дэмонра. В детстве она определенно хотела посмотреть мир. Не могло же ей тогда прийти в голову, что в нем окажется не так уж много хорошего.

— Ты ведь себе это не так представляла?

Нет, Дэмонра в детстве представляла процесс осмотра достопримечательностей мира совершенно иначе. В ее детских мечтах обязательно присутствовал муж, чем-то похожий на помолодевшего папу, коляска с четверкой рысаков и яркий солнечный свет. И, разумеется, дивные дива, которые они осматривали, до этого не обстреливала артиллерия.

— Не так. Я, как и ты, не думала, что буду делать это с шашкой и пистолетом. И еще я не думала, что за спиной у меня будет полк единомышленников. То есть я, конечно, думала, что единомышленников у меня будет целый полк, не меньше. Но им, бесы дери, тоже полагалось быть без шашек, — пожаловалась Дэмонра. Еще она могла добавить, что в детстве ей бы в голову не пришла возможность выколачивать из «экскурсоводов» информацию по маршруту посредством мордобития, но почла за лучшее не развивать эту тему.

Зондэр вздохнула.

— Как ты думаешь, почему так вышло?

Дэмонра и сама не отказалась бы узнать, почему все вышло именно так. Наклз, с высот своих познаний, сказал бы, что по совокупности многих сотен причин внешнего и внутреннего характера у каждого человека имеется только одно максимально вероятное и объективно возможное будущее. Он мог бы расписать на формулах то, что старушки звали таким немодным словом «судьба». Религия нордэнов, в целом, подтверждала теорию Наклза, разве что внутренние причины там в расчет не брались. Но Дэмонре с самого детства не нравился постулат о существовании в мире безличной, чужой и холодной силы, которая расставляет все по местам.

— Потому что мы с тобой не выучились на балерин или классных дам? — предположила нордэна. Ей очень хотелось уснуть и проснуться ближе к последним числам весны. А лучше сразу к осени, когда страсти уже относительно улягутся. В гимназии ей хотелось так же проспать уроки танцев, и сессию — в Академии. Годы спустя Дэмонру бесконечно забавлял тот факт, что тройки когда-то казались серьезными проблемами. И ей совершенно не хотелось знать, что еще перестанет казаться серьезными проблемами лет через десять.

— Для карьеры балерин мы росточком не вышли, для классных дам — норовом, — со знанием дела пояснила Зондэр. — Карьеру куртизанок опустим. Для нее мы капитально не вышли рожами. А это бы что-то поменяло в целом?

Дэмонра подумала, что рожа для куртизанки — не самое главное. Для этой профессии тоже следовало выйти характером. Однако решила оставить свои наблюдения при себе.

— Ох, Зондэр. «В целом» ничего никогда не меняется. Но об этом лучше спросить Наклза. Он умеет это объяснять как-то так, что после его объяснений хочется напиться, а не повеситься. Я считаю, у него талант.

Зондэр нахмурилась. При всех своих неисчислимых достоинствах, Наклза она недолюбливала. Недолюбливала молча, исключительно вежливо и спокойно, но для Дэмонры ее чувства секретом не были. Сперва она грешила на свойственную Мондум недоверчивость и не самое благоприятное происхождение Наклза, но давно осознала свою ошибку. Зондэр не считала мага ни шпионом, ни ренегатом, ни даже трусом, продавшимся за потенциальные гражданство и пенсию, о чем Магда первые года полтора не стеснялась говорить вслух. Это, видимо, просто был тот редкий случай, когда всегда сдержанная Зондэр не сошлась с кем-то характером.

— Ладно, Зондэр. Я не знаю, — Дэмонра попыталась представить себе ситуацию, при которой они могли бы быть классными дамами. Ситуация представлялась довольно смутно: мешали остатки человеколюбия, которые ей удалось сохранить к тридцати с небольшим годам. Нордэну дети, особенно в большом количестве, раздражали, но не до такой степени, чтобы учить их правильно жить. — Ну, были бы мы с тобой классными дамами. Сидели бы сейчас где-нибудь в кабинетах, по двадцатому кругу слушали творческий пересказ биографии Поля Вирдэна, из которого вырезали десяток куртизанок, зато оставили верную супругу. И уже они, а не мы, гадали бы, почему она столь часто меняет инициалы, читая посвящения. Мы же потом третировали бы девочек за недостаточно скромный вид и недостаточно возвышенные интересы. Вечерком почитывали бы бульварные романы сомнительного качества. В лучшем случае, у нас при этом были бы мужья и, может, даже дети, от чего, конечно, упаси нас боги. Я как-то не уверена, что способна воспитать хорошего человека и хорошего гражданина одновременно, а это, бесы дери, надо было бы как-то сделать. Так вот, к идеальной картине… Мужья наши после ритуального прочтения утренних газет морщились бы брезгливо и говорили о том, что кесария гниет изнутри, а поведение ее армии в Рэде, Карде, Тиссе и далее по списку в высшей степени аморально. Все офицеры — сумасшедшие кокаинисты и кокаинистки, жеманные как кокотки, и горазды только беззащитных бить. Мы бы поддакивали, попивая чай, который привозят в Каллад только благодаря этим безнравственным кокаинистам и кокаинисткам, устраивающим регулярные оргии и ванны из игристого. Мне продолжать?