Макс Мах - История Золушки [СИ]

- Что скажешь?

- Что скажешь? - спросил Яков после долгой паузы.

- Полагаешь, должна что-то сказать? - как ни странно, она сразу поняла, о чем он спрашивает.

- Ничего ты не должна, - покачал он головой. - Я просто спросил.

- Он хочет, чтобы ты вернулся. - Простые слова, а дались с трудом.

- А ты, Кира? Чего хочешь ты?

"Он что, мысли читает?"

Возможно, что и так. Но могло случиться, что Яков просто знает. И не важно откуда. Не суть, как узнал. Узнал. Знает. Спрашивает. Задал вопрос. И вопрос кажется вроде бы несложным. Но это не так, потому что вопрос совсем не о том, о чем Кира говорила с императором.

"Что такое любовь? - Вот о чем спросил ее Яков. - Кто я для тебя, и на что ты готова пойти, ради меня?"

"А ты? - Ей и самой хотелось бы знать, кто она для него и все остальное, что хотят в таких случаях знать женщины. - Почему ты молчишь, если тебе есть, что сказать?"

- О чем ты, Яков? - зло усмехнулась Кира. - Какие желания могут быть у комэска?

И в самом деле, ей ли мечтать! Побывала в волшебной стране, сходила на бал к королю, пора и честь знать.

- Разные желания...

Вот этими словами он ее удивил. Опять угадал или все-таки знал? Понял то, в чем она и сама себе боялась признаться? Прочел в глазах и "между строк"?

- Что ж, Яков, не стану врать, - Кира успокоилась вдруг, как случалось с ней обычно во время воздушных боев.

Ушли сомнения, отступили эмоции. Разум очистился, и на нее снизошла кристальная ясность. Тишина. Покой. Смерть.

- Что ж, Яков, не стану кривить душой, - сказала Кира, бестрепетно принимая его взгляд, - я не отказалась бы стать княгиней Курбской. И деток от тебя родить... И полковничий мундир примерить... А он мне, между прочим, перевод на флот обещал. Каперанг, каково?! Черный мундир с золотым шитьем...

- И во дворце твоем сказочном пожить, мне тоже хочется, - добавила через мгновение, - но не судьба. Ведь так?

Она хотела еще сказать, что любовь - это подлая тварь. Она сука толкает порой женщин на такое, что в здравом уме никогда не поймешь, зачем и отчего. Отпустить, например, любимого мужчину в бой, и самой уйти в зенит, к глазам Бога, в бога, в душу мать!

- Забудь! - потребовала она таким тоном, что он не посмел ей возразить. - Плесни, будь добр, на посошок, и поехали!

И они поехали. Выпили на посошок, сели в его внедорожник и поехали. Но между " тем " и " этим " они сказали друг другу то немногое, что каждый из них, как выяснилось, хотел услышать от другого. И вот это было главное, а все прочее... Прочее тлен!

Сука любовь, как говорят в Петрограде на Лиговке, она такая. Отменяет законы, меняет ориентиры. Выворачивает душу наизнанку, корежит ее и ломает, но все, познавшие настоящую любовь, - взаимную, а не безответную, если что, - в конце концов, обретают счастье. На мгновение или на вечность, не суть важно. Счастье не имеет скалярных изменений, только качественные.

И они вернулись на аэродром будучи абсолютно, запредельно счастливы, хотя свидетели их возвращения увидеть в них этого внутреннего сияния так и не смогли. Полковнику Сиротину доложили просто и по существу: пьяные де оба, как сапожники, и помятые, словно мартовские коты...

"Оно и неплохо, - решил для себя комполка, выслушав подробный доклад "осведомленных лиц". - Устав не нарушен, пар спущен, вот и славно!"

Однако его ожидало куда большее удивление, когда зашедшая к нему "в связи с прибытием из отпуска" комэск Амелина, рассказала Сиротину о том, как неожиданно была вызвана к начальнику Кадрового управления, и обо всем, что за этим последовало. Рассказ мог показаться вполне фантастическим, но он подтверждался официальными документами: копиями приказа " о производстве " и приказа " о награждении ", но наиболее сильное впечатление произвела на полковника коротенькая справка из Кадрового управления о том, что "с сего дня капитан Амелина проходит в реестре офицеров ВВС, как Кира Дмитриевна Амелина баронесса Багге-аф-Боо".

"Чудны дела твои, господи! - удивился Сиротин. - И когда она все это успела? За десять-то дней! Но, главное, как?!"

Но не было ответа. Впрочем, и больших изменений в своем комэске Сиротин не нашел. Ну звание у нее изменилось и титул откуда-то возник. Орден вот еще прибавился, и, к слову, немалый. И все равно, по большому счету, тот же человек, та же женщина, тот же пилот.

- Что ж, - сказал он тогда, - поздравляю вас, Кира Дмитриевна, от всей души. Заслужили!

И все вернулось на круги своя, снова пошло своим чередом. Амелина вернулась в эскадрилью, и потянулись стылые осенние дни, когда непогода сменяется "светлыми промежутками", и авиация работает, а не торчит на земле.

Вот разве что, как вскорости приметил Сиротин, с этой поры, - с того самого дня, как Амелина и Львов вернулись из своего загадочного отпуска, - стал кто-то большой - едва ли не на самом высоком Олимпе, - ворожить капитану Амелиной, как мало кому еще. И не то, чтобы не по делу, за красивые глаза, так сказать, или еще за что. Напротив, все до последней запятой заслужено, - и не просто так, а потом и кровью, - но опытный командир такие вещи нутром чует и никогда не пропустит. Двух месяцев не прошло, как вернулась со столичных вакаций капитаном, а ей уже за "успешное выполнение" и "образцовое командование" внеочередное звание присвоили и его же, Сиротина, заместителем назначили. Свалила тандерболт в бою над аэродромом - "Витовт" 2-й степени". Отстояла колонну бомберов, шедших на подавление десанта - "Владимир".

А вот Львову, как и прежде, "ни значка, ни лычки". Но они двое - Львов и Амелина - с этим как-то жили. И вроде бы совсем неплохо жили. То есть, тайной их отношения ни для кого в полку уже не были, но и они - к чести обоих, - этим никак не бравировали и на показ свою связь не выставляли, хотя и прятаться перестали тоже. Просто жили. Служили. Воевали.

И на войне, как на войне. Тем более, если ты истребитель передовой линии. Могло случиться и так, и эдак. И история эта вполне могла завершится фразой о том, что " они не вернулись из боя ". Однако бог миловал. Не без осложнений и уж тем более не без крови - у Амелиной вот даже шрамик над левой бровью появился, - но оба выжили. А там, глядишь, и война закончилась. Венский конгресс, мирный договор, и звездопад, обрушившийся на победителей в ознаменование "и прочая, и прочая"...

По "достоверным известиям", добравшимся до Сиротина с очень большим опозданием, через два месяца после подписания мирного договора полковник Амелина вышла в отставку с должности командира полка, и словно в омут канула. Ни слуху, ни духу, как говорится. Да и откуда бы? Друзьями они с Сиротиным не стали, так что в переписке не состояли. Общих знакомцев не нашлось тоже, ну а в газетах про отставных полковников - даже о женщинах - редко пишут. И то большей частью некрологи. Так что в следующий раз увидел ее генерал Сиротин только года через три и то случайно. Он тогда уже корпус принял и по случаю производства в генерал-лейтенанты был приглашен на большой прием в Военном министерстве. Вот там, угощаясь шампанскими винами в преддверии торжественной части, и увидел генерал Сиротин яркую, обращающую на себя внимание пару. Львова он узнал сразу, хотя и догадывался, что адмирал с немалым иконостасом на груди зовется в миру отнюдь не этой фамилией. А вот роскошную даму, опирающуюся на руку адмирала, он бы в жизнь не признал. Если бы ее не выдал памятный шрам над черной бровью.