Алекс Бор - Лучшее [антология]

Никогда с этой женщиной не поймешь: шутит или всерьез. С нее ведь станется.

В паре всегда один маленький и глупый, а второй отвечает на вопросы. Это несправедливо. Мне хочется снисходительно разъяснять, а раз за разом совпадает наоборот.

Признайся, откуда у тебя свои деньги? Помимо того, что приношу я?

Ну… Меня же все-таки печатают.

Каждую неделю? Быть не может.

Тогда я спекулирую приворотным зельем, так лучше?

Правда? — наивно повелся я.

Она поманила меня в кухню, где что-то остывало на плите в кастрюльке. Я сунул нос — розоватая густая бурда, запах приторный такой…

Да ну, ты врешь. Это просто кисель.

Как скажешь. Помоги, пожалуйста, по пузырькам разлить, а то кастрюля тяжелая.

Я ухватился за ручки.

Приворотные зелья никто уже почти не делает, — продолжила она — трудоемко и срок действия короткий.

Отвечать явно было лишним.

К тому же, там после процедура глупая: и заговаривать надо, и волосы добавлять, потом еще размешать в кислом, чтобы не чувствовалось. Варварство какое-то.

Не то слово.

Заговор нашелся в интернете — тра-та-та, чтобы сердце твое горело, да в глазах тоска, все дороги ко мне, все пути к любви нежданной, что-то там еще.

Вот и все. — пробормотал я сам себе, разглядывая утащенную розоватую бутылочку. — Тимофей Сергеич, давно ли вы чувствовали себя идиотом? А сожительниц своих когда привораживали?

Через пару дней Стася отпихнула предлагаемый стакан с апельсиновым соком и жалостливо взглянула на меня.

Тим, это же был просто кисель. Тебе лет сколько, двенадцать?

Кажется, я ей уже не верю.

«Доктор, моя женщина от меня сбегает. Помогите.

Мало того, что она мне не доверяет, так теперь пытается еще и пропадать. Это у нее легко выходит — да, я погуляю просто вечером, ужин в холодильнике, а приходит в пять утра, улыбается, молчит. Я только к маме съезжу, говорит, а мама в ее отсутствие звонит и спрашивает, когда же мы приедем на новоселье.

Она умеет сбегать даже не сходя с места — достаточно отвлечься на пару минут, отвернуться в магазине или в ресторане отойти помыть руки — а ее уже нет. Смотрит стеклянными глазами куда-то вдаль, хмурится, думает. На все вопросы будет тоскливо кривиться и мечтать сбежать подальше. Иногда начинает косо выводить буквы на салфетке, явно жалея об отсутствии компьютера. Она говорит — это вдохновение, а я уверен, что клиника.

Понимаете? Вроде и рядом — а вроде и пустое место. Оболочка с грустным видом.

Вариант с чемоданами я бы еще пережил — а от таких уходов мне неуютно.

Что делать, доктор?»

Приписка:

«Позволить женщине думать в свое удовольствие, а еще убирать личные бумаги с кухонного стола.

Подпись: доктор».

Психанул еще через месяц. Потому что, ну сколько можно-то. Я не хочу столько оригинальности, не хочу, я, может, лучше фильм посмотрю с ней, дома, под одеялом, кофе попью, все как-нибудь тихо и по-домашнему. А она звонит и радостно сообщает, что находится в яме под люком на улице такой-то, хорошо, что не канализационной, очень надеется, что я ее заберу. Как ты туда свалилась? — в ужасе вздыхаю я. А я не свалилась, радостно заявляет ненаглядная, я туда специально спрыгнула. Проверяла, можно ли вылезти самостоятельно, в тексте надо было уточнить момент. Нельзя, в общем. Вытащишь меня?

Залила ненавистных соседей сверху, я не знаю как. Точно она, больше некому. Через этаж квартира пустая.

Предложила родить мне девочку, при условии, что назовем ее Маракуйей.

Хватит! — рявкнул я, — Это уже ни в какие ворота. Я… я требую от тебя чего-нибудь адекватного!

Ну, это только называется — рявкнул. На деле я еще до этого с полчаса рычал и перечислял все ее прегрешения.

Могу огуречного варенья сделать.

Или ты немедленно показываешь мне, что ты там пишешь, и рассказываешь, и вообще…

Тим. Да не кипятись ты. — Стася поерзала.

Чем ты зарабатываешь? Ну чем? Рабы? Наркотики? Транспортировка наркотиков в рабах?

Психологическими консультациями.

Я расхохотался от неожиданности.

Смейся, смейся, — продолжила Чижова, — Беседы удаленно, через день сеансы в офисе, редко больше двух. Я предпочитаю из дома.

И как мне этому верить?

Тебе решать.

А твои постоянные выбрыки?

Извини. В стрессовых ситуациях, считается, к человеку быстрее привязываешься и лучше относишься. Это своеобразное… ммм… «ты мне нравишься».

Вот как с такой?…

Рассказать было сложно, что ли? Фантастику она пишет, как же.

Она поморщилась.

Будем считать, у меня комплексы.

Что еще я о тебе не знаю? — вырвалось невзначай.

У меня другая фамилия и тюремное прошлое.

Правда?

Нет.

Я притянул к себе тощую Стаську, уткнулся носом куда-то в район шеи и неуверенно спросил:

Я тебе точно нравлюсь?

Точно.

И книжки ты не пишешь?

Не пишу.

И ты обещаешь себя вести хоть немного человечнее?

Может быть.

В принципе, можно было и удержаться от вопроса, но мы же не ищем легких путей.

Слушай… А вот зелья эти… и духи всякие… и домовой. Ты ведь этой фигней тоже… чтобы меня позлить?

Тишина простояла, наверное, секунд десять.

Придурок! — наконец откликнулась Стаська, скидывая меня с плеча. — Свинья эгоистичная! — хлопнула дверь кабинета.

Мне даже показалось, что я смог разобрать что-то про «личное пространство».

Рассказ победил на конкурсе миниатюр «Секс» в апреле 2013 года. Всего в конкурсе принимало участие 24 автора с 45 рассказами.

Мороз кусал щеки, холодил легкие, но тревога царапала сердце совсем не из-за погоды.

— Как ты думаешь, всё будет хорошо? — спросила Пульша, прикрывая носик перчаткой. Я видел только её глаза. Голубые и чистые, как океан на Востоке.

— Надеюсь, — выдохнул я из легких стылый воздух, который выхолодил всё нутро.

— Фео, я боюсь, — призналась Пульша.

— Я тоже…

Узкий переулок закончился, открыв взору небольшую площадь, посреди которой высился белый храм.

Храм Единой Церкви Христовой.

Поднимаясь по мраморным ступеням, Пульша крепко держала меня под руку.

И я понимал, что совсем не из-за того, что боится оступиться на скользком камне.

В узкой комнате, похожей на монашескую келью, висел полумрак и пахло ладаном. У распятия горели свечи. Иисус смотрел на нас взглядом страстотерпца, и пальцы невольно складывались в щепотку, чтобы осенить себя крестным знамением.

— На всё воля Твоя, Господи, — прошептал я.

Пульша тоже истово крестилась, шепча молитвы.

Вдруг пламя свечей заметалось — словно ветерок пронесся через комнату, и перед распятием появилась проекция священника в белом праздничном облачении. Я сразу узнал его — это был отец Иеремей, духовник нашей семьи, который наставлял меня с самого рождения. Глаза и уши Бога. Человек, который знал обо мне больше, чем я сам. Ему ведомы были все мои грехи — даже те, о которых я не решался рассказывать на исповеди.