Чайна Мьевилль - Последние дни Нового Парижа [litres]

– Так позови на помощь, шпионка! – Он мог бы убить ее прямо сейчас. Впрочем, она наверняка убьет его быстрее. Тибо снова бросает взгляд на морду демона на экране.

– Над городом глушилки, не меньше двадцати штук. Не могу я никого позвать на помощь. Большую часть времени никто не может. Что-то происходит, и мне нужно сейчас же узнать что. Господи боже, у тебя ведь есть интуиция. Хочешь сказать, что ничего не чувствуешь? И даже если бы я могла позвать на помощь, думаешь, от этого был бы толк? Если кто-то несет бомбу, нельзя обезвредить ее, взорвав носителя. Знаешь, почему здания Дранси расположены в форме подковы? Они фокусируют энергию. Там было много, много жертвоприношений. Алеш и Менгеле что-то призывают, и нам нужен скальпель, а не дробовик.

– Я не скальпель, – говорит он.

Хаос и ярость в зале нарастают. Тибо думает о страшных планах, которые воплощаются в жизнь у самой границы арондисманов, в оккупированной зоне.

– И это верно, – отвечает Сэм. – Но та штука мне пригодится. – Она указывает головой в сторону двери, где снаружи их ждет изысканный труп. – Однако я ему не нравлюсь. А ты на самом деле хочешь пойти со мной. Ты хочешь выбраться отсюда, не предавая свой город. Что ж, это твой шанс послужить Парижу, покинув его, Тибо. Ну так что, будем и дальше время тратить?

Она бьет себя кулаком в грудь и гордо выпрямляется.

– Не могу я вызвать подкрепление. Кавалерия не придет.

Тибо при виде ее лица делает шаг назад.

– Вот кто я на самом деле, – говорит Сэм. – Я и есть та, кого позвали на помощь.

От Раймона Куро несло потом. Убийца нахмурился – ну что за жара! – и вытер худое лицо о рубашку. Он быстро шел по местности, где несведущий человек увидел бы лишь весенние поля и дороги, поселки, церкви и бормочущих приветствия местных жителей. На самом деле все было не так. Это были отряды вишистского народного ополчения. Приближалась граница оккупированной зоны, где патрулированием занимались уже немецкие солдаты.

Раймон не знал, что именно взял из комнаты Парсонса. Понятное дело, контрабанда, но раньше он такой не видел. От вибрирующей коробочки покалывало кожу и пересыхали глаза. Ему почти не потребовалось усилий, чтобы открыть дверь и поглядеть на глупую физиономию храпящего американца. Раймон покинул виллу задолго до рассвета. Послал воздушный поцелуй напоследок. «Прости, Мэри Джейн». Раймон всегда чуял, что вещь стоит денег. Вот и сейчас он распознал товар.

Он проходил мимо церквей, чьи флюгеры вращались слишком быстро. В трещину на коре дерева кто-то засунул мертвую птицу. Раймон по виду без труда опознал жертвоприношение. Однажды ночью он слышал звуки, похожие на те, что издают коровы. Но в мычании было многовато иронии: нечто имитировало скот. Во Франции творились вещи, которые он не желал понимать.

Его работа заключалась в том, чтобы перевезти эту штуковину, чем бы она ни была, в Париж и продать ее кому-нибудь, кто ненавидит нацистов. Он поедет в Британию. Он пересечет канал при деньгах и присоединится к «Свободной Франции». Он убьет столько немцев, сколько сможет, и сделает это, будучи богатым человеком.

Париж: свастика и немцы. Раймон шел мимо нацистских офицеров, болтающих о чем-то в кафе на тротуаре, изображая совершенную безобидность. Он миновал велосипеды под Триумфальной аркой, поглядел, как женщина флиртует с молодым немецким офицером, и представил себе, как убивает обоих. Он бы сперва выстрелил в мужчину – один раз в голову и несколько раз в труп, чтобы заставить ублюдка плясать после смерти, а сучка-предательница пусть бы вопила.

Было не так много мест, более опасных для Раймона, чем Париж, но он не боялся. Он заплатил за дешевую комнату рядом с Тюильри. В безумно жаркий день он вошел в аптеку на авеню де Терн и стал ждать вдали от прилавка, как будто поглощенный разглядыванием пакетиков и порошков, пока последний клиент не ушел. Затем он повернулся и улыбнулся хозяину аптеки.

– Боже мой, – выдохнул тот. – Убийца.

– Расслабься, Клод, – сказал Раймон. – Мне просто нужны кое-какие контакты.

– Нет у меня ничего! Это сейчас слишком рискованно…

– Да ладно. Я тебе не верю. Но даже если это так, ты все равно подергаешь ради меня за ниточки и пустишь слухи. У меня есть кое-что на продажу. Я буду в «Двух маго». Если кто-то придет через тебя, получишь обычную долю.

Тут на лице его старого связного отразилась жадность.

– Что за вещь?

– Не знаю.

– Убийца… – взмолился Клод.

– Я же сказал, не знаю. Честно слово. Ты слышал, о чем люди говорят. – Он посмотрел аптекарю в глаза. – Я же был на юге, приятель. Знаешь, каково там сейчас? Итак, я наслышан, что в Париже действует рынок диковинок. Давай не будем ходить вокруг да около. После того как пришли эти ублюдки, все… – Он пожал плечами и не стал договаривать.

После нацистов. После их экспериментов с черным солнцем [40] Оккультный символ, происхождение восходит к средневековым алхимикам и герметистам. Широко использовался в нацистском мистицизме. , после того как они пробудили те силы, которые пробудили. Тогда-то и появился рынок книг и предметов, которые вели себя странным образом. Раймон в это не верил, пока не увидел батарею Парсонса.

– Пусти слух, – велел он аптекарю.

За первые два дня никто не пришел. Раймон был терпелив. Он сидел в кафе со своим товаром в сумке. Наблюдал за преступниками, официантами, художниками. За Сопротивлением. Интересно, обитатели виллы его проклинают? Ну да, несомненно. Он чувствовал в адрес Мэри Джейн смесь презрения и привязанности.

На третий день крупный мужчина в блузе художника сел напротив и спросил о цене. Раймон назвал, и незнакомец без единого слова встал и ушел.

Он вернулся следующим вечером, как Раймон и предполагал. Раймон прошел через бисерную занавеску в задней части помещения. Сунул банкноту официанту в верхний карман, чтобы тот ушел. Стал ждать в задней части кухни. Утварь покачивалась на крючках. Крупный мужчина пришел к нему.

Раймон открыл сумку. Коробка Парсонса лежала там, завернутая в помятую газету. Глаза художника широко распахнулись.

– Можно потрогать? – спросил он.

Раймон покачал головой. Повара притворились, что ничего не видят.

– Сами видите, штуковина очень необычная, – сказал Раймон. – Я не знаю, в чем ее суть, и мне все равно. Она вам нужна?

– Нужна, – подтвердил мужчина. – Торг уместен?

Конечно, торг был уместен, разумеется, так все обычно и происходило. Но в нерешительности художника, в его медленных ответах, в интонациях взволнованного голоса было нечто, заставившее Раймона сказать:

– Нет.

Из кафе послышался шум. Раймон закинул сумку на плечо, а художник бросил взгляд на дверь – и тут Убийца понял, что совершил ошибку. Он успел лишь спросить себя, не Клод ли его выдал, как сквозь бисерную занавеску вошел офицер, одетый в темную кожу.