Александр Шило - Золотая Цапля [СИ:Земля лишних. Мир Андрея Круза]

Мы дошли до колючки. За ней стояли хибары, слепленные из разных подручных материалов, а между ними шатались, сидели и лежали взрослые и дети.

Оглядевшись, я увидел, что примерно в пятидесяти метрах слева в заборе были сделаны ворота. Они были открыты, и рядом стоял 90-й «Дефендер», в котором сидела пара полицейских, вооружённых штурмовыми винтовками. Мы с Рэгги переглянулись и направились к ним.

Когда до ворот осталось около десятка метров, из-за проволоки раздался неверящий возглас:

— Синьор Алехандро?!

***

На меня, как на последнюю в жизни надежду, смотрела истощённая до состояния узницы концлагеря негритянка без возраста.

— Это я! Синьор Алехандро, это я! Мерседес Перейра…

Моё сердце дало перебой. Мерседес я крайний раз видел в двухтысячном году. Тогда ей было шестнадцать или семнадцать, и это была заводная хохотушка со всеми полагающимися молоденькой девушке выпуклостями, с весёлым и добрым характером, но при этом достаточно острым язычком.

Её образ, оставшийся у меня в памяти, никак не вязался со стоящим передо мной скелетом, одетым в грязное тряпьё, хотя это тряпьё и было несколько лет назад довольно дорогим платьем.

Я всмотрелся в измождённое лицо… и моё сердце снова замерло. На правой радужке женщины примерно на десять часов было крупное жёлтое пятно. Господи! Это действительно Мерседес!!! А через мгновенье я вспомнил и её тряпьё, бывшее когда-то коктейльным платьем «от Диор» за три тысячи евро, которое отец подарил ей в моём присутствии, её восторженный визг и появление через пару минут перед нами в обновке.

— Господи!!! Мерседес!!!

Её лицо осветилось вспышкой радости, и мы синхронно двинулись к воротам. Ворота открывались в нашу сторону, и, когда я уже шагнул ей навстречу, полицейский, успевший вылезти из «дефа» и подойти к воротам, замахнулся на Мерседес плёткой. Я рывком шагнул между ними, и полицейский едва успел задержать руку.

— Мистер, — судя по едва заметному акценту и изрядным размерам туши, полицейский был буром, — им запрещено входить в город.

— А она разве в него вошла?

Полицейский молча ткнул плёткой в выложенную кусками кирпича линию ворот. Я перешагнул через неё на сторону бидонвиля, Мерседес шагнула за мной.

— Так устраивает?

— Устраивает, только учтите, мистер, что зона нашей ответственности ограничивается этой линией.

Перестав обращать на него внимание, я взял Мерседес за руку.

— Ты когда перешла? И что с отцом?

— Отца убили ещё там, — она мотнула головой, — за неделю до перехода. Я перешла с семьёй мужа. Мы пережили дожди, а потом было нападение, всех убили, Педру тоже.

— Так, Мерседес, как тебя можно провести в город?

— Зачем?

— Как зачем? К врачу!

— Синьор Алехандро, — она горько усмехнулась, — врач мне уже не нужен.

Я поймал её взгляд и с ужасом понял, что она права. У неё были глаза человека, находившегося уже «за гранью»…

— Что для тебя сделать?

— Что?.. — она внезапно закашлялась, согнулась и выхаркнула в пыль сгусток крови.

Полицейский шагнул к нам:

— Мистер… — наткнувшись на взгляд Рэгги, он замолчал, дёрнул щекой и вернулся к машине.

— Синьор… — Мерседес пошатнулась и схватилась за мою руку, — синьор, спасите моих детей. Здесь они умрут.

— Где?

Она шагнула в сторону хижин, но потом остановилась:

— Синьор Алехандро, и вы, синьора, приготовьте оружие и стреляйте при малейшем подозрении. Белым здесь не задают вопросов за выстрел в чёрного, а место здесь плохое, опасное.

Переведя её предупреждение Рэгги, я взвёл курок на своём «кольте», а жена вытащила «француза». Мы двинулись внутрь бидонвиля, и через несколько шагов нас догнал, лязгнув затвором стандартного «вектора»##, полицейский.

Поймав мой вопросительный взгляд, он недружелюбно буркнул:

— Я лучше провожу вас, чем буду объясняться с сержантом, почему вас убили.

Меня удовлетворил такой мотив полицейского, тем более что в таком месте нас могли грохнуть только за одежду, не говоря уже о содержимом кошельков и оружии. И верховодили в таких кварталах, как правило, отмороженные на всю голову банды.

Хотя Мерседес шла медленно, на месте мы оказались уже через пять минут. Неопределённой формы хибара примерно два на два метра и высотой мне до бровей, слепленная из всего подряд. Мерседес стукнула в то, что заменяло хибаре дверь, и сказала на киконго:

— Открывайте.

За дверью послышалась возня, и она приоткрылась. Рэгги взялась и с треском распахнула её на полную, по ходу поломав. Мерседес полувошла-полувползла внутрь и обессиленно опустилась на расстеленное вдоль правой стенки тряпьё, видимо, служившее ей постелью. Напротив входа стоял небольшой перевёрнутый фанерный ящик, служивший столом. На нём разместилась пластмассовая миска с надколотым краем и несколько разнокалиберных банок из-под консервов, служивших похоже и кружками, и кастрюлями с чайником.

Напротив лежанки Мерседес была ещё одна, на которой сидели двое детишек лет пяти-шести, одетых в грубые подобия рубашек из мешковины. Дети выглядели заметно менее истощёнными, чем мать, и причиной тому явно была не только болезнь Мерседес. Видимо, она всё, что могла, отдавала им.

Рэгги отодвинула меня, проскользнула внутрь и присела рядом с испуганно глядящими на всех нас детьми, а Мерседес, пристально посмотрев на неё, ещё раз закашлялась и сказала:

— Жоан, Мария — это синьор Алехандро и его жена. Они обещали позаботиться о вас. Слушайтесь их.

Снова закашлявшись, она сунула руку в вырез платья и что-то вытащила оттуда. Я понял, что её убивает — на правой груди была опухоль с кулак величиной. Не обращая внимания на мой взгляд, она протянула мне гильзу от патрона .375 Holland Holland с расплющенным дульцем, в котором было просверлено отверстие, через которое был продёрнут шнурок.

— Вот. Отец отдал мне это за день до смерти и сказал не показывать даже мужу.

Я принял гильзу из пальцев, и её рука бессильно упала. Мерседес дважды глубоко вздохнула и сползла спиной по стенке хижины, завалившись на своё ложе. Я нагнулся, приподнял её голову и встретился с остановившимся взглядом…

— Мама умерла? — тихо спросил один из малышей.

— Да, — я повернулся к ним. Они стояли и глядели на тело матери, а рядом сидела на корточках Рэгги и по её щекам спускались дорожки слёз.

Я уложил Мерседес на подстилку и закрыл ей глаза. Дети тихо подошли к ней по очереди, дотронулись до её щеки и отступили к Рэгги.

— Её надо похоронить, — тихо сказала она.

— Да. Выведи детей.

Мы выбрались из хибары, и Рэгги взяла детей за руки.

— Закончили? — недовольным тоном спросил полицейский.

— Не совсем. — Я обвёл взглядом соседние хибары, из дверей и из-за углов которых то тут, то там высовывались чьи-то головы и тут же исчезали обратно. Выбрав на мой взгляд подходящую физиономию, я сказал на киконго: