Алексей Ивакин - Время возвращаться домой [СИ]

- Понеслась, помолясь...

Витя включил камеру, Марк, дядя Миша и батюшка взялись за лопаты с оранжевыми ручками. Волков сел на колючую траву. Сначала шла обычная земля. Окапываться в такой хорошо - легкая. А потом вдруг пошла глина. И с каждой лопатой она была все гуще и тяжелее. Земля меняла цвет: из желтой, песчаной, стала красноватой, потом фиолетовой, почему-то, а потом черной.

- Есть, - внезапно сказал батюшка. - Леха, сиди и пальчиками вороши земельку. Давай, давай, работай. Пацаны! Чего встали? Ну-ка на перебор отвала!

"Террористы" немедленно упали на колени. Караваев надел перчатки, Овсюков не стал.

Земля захлюпала под штыками лопат.

- Держи!

На лопате улыбался еще один череп. По костям стекала черная жижа, а зубы белые-белые...

- Отнеси в сторонку, пошли родимые... Похоже, стояли в яме.

Череп шел за черепом.

- Леха, куда смотришь? - орал время от времени дядя Миша. - Башку у него проверь, медальон в пилотке может быть!

Волков протирал руками черепа: к ладоням прилипали короткие русые волосы, звездочки царапали углами пальцы.

- Гибдд, гибдд, гибдд, нау! - бормотал под нос Марк, выкидывая черные кости из раскопа.

- Леха, держи! - дядя Миша и отец Владимир на двух лопатах подняли здоровенный ком земли. - Карманы проверь!

- Какие...

Ком оказался туловищем. Сверху его лежала лопатка - человеческая. Волков прижал ком ногой и попытался дернуть кость. Та с хрустом подалась, под ней тонкими волокнами оказалось свежее, похожее на куриное, мясо. Волна тяжелого запаха накрыла сосновую поляну. Его можно было резать ножом, настолько он был густой.

- Блядь, - выругался Волков.

Никто на мат не обратил внимания. Мужики продолжали выкидывать с черной грязью, превращавшуюся на глазах в клейкую слизь, перемешанную с осколками костей.

- Еще череп, держи!

Волков, стоя на коленях возле раскопа, принял в руки еще одну голову. С нее медленно стекало лицо сквозь пальцы.

Время словно замерло. Где-то там, за полянкой, оно неслось в обычном режиме: тикали секунды, мчались поезда, неслись самолеты. Здесь же время превратилось в густое желе, пахнущее сладковатым запахом разложения. Время от времени перекуривали, впрочем, не переставая работать. Один снимал перчатки, прикуривал сигарету и обносил ей по кругу всех. Однажды не выдержал даже отец Владимир, пряча глаза сам от себя, сделал затяжку.

Еще одно тело, опять без медальона. Волков уже привычным движением обшарил нагрудные карманы. Что это?

Расческа. Точно такая же, как в нагрудном кармане гимнастерки. Лейтенант протер ее рукавом. Грязь - вернее, жидкая плоть, - стиралась плохо. Тем не менее, процарапанные буквы он разглядел. Что это? Не может...

На расческе было выцарапано "Оля". Точно так же, как и на расческе Волкова. Вот и тонкая трещинка...

- Что там? - нетерпеливо спросил дядя Миша.

- Расческа... - глухо сказал лейтенант. - Вот расческа.

- Бывает. Что встал-то?

- Тут буквы...

- Дай гляну. Ну дай, что вцепился как в сиську? "Оля". Не "Коля"? Нет, "Оля". Невеста, наверное, подарила. Эх, парень, лучше бы ты свое имя выцарапал, да с фамилией и домашним адресом. Положи в карман, Волков. Может пригодится. Вдруг эта Оля еще жива? Хотя, вряд ли... сколько лет прошло...

- Ей уж под сотню. Если это невеста, а не мама. Восемь десятков лет прошло.

- А дочь?

- Может и дочь, - согласился отец Владимир. - Эй, Волков! Что замер? Работай.

- Погоди, видишь, поплохело парню. Все, баста. Обедаем. Эй, Алексей-Алешенька-сынок! Водку доставай. Ты живой вообще?

На ладони лейтенанта рубиновым светился маленький кубик.

- Ага, как минимум младший лейтенант. Максимум старший. Ну что ж, уже легче, можно попытаться определить. Шанс хоть и минимальнейший, но есть.

- Это как? - поинтересовался Овсюков.

- Ну как... Списки потерь у меня есть. Проверю всех от младшего лейтенанта до старшего, нет ли родственников по имени Оля.

- А если нет? - глухим голосом сказал лейтенант.

- Ну нет и нет, что ж делать? Слышь, Волков, ты бы водки хлебнул, на тебе лица нет.

- Это у них лиц нет, - вздохнул лейтенант и отказался от протянутого хлеба с горкой тушенки. - Нет, спасибо, не могу.

- Первый раз бывает, с непривычки-то. А потом... - махнул рукой дядя Миша.

- Я иногда руки мыть забываю, так голод нападет, - кивнул отец Владимир.

- А я вообще никогда не мою! - встрял Караваев.

- Ну и дурак. Эй, оператор, ты себя как чувствуешь?

Витя пожал плечами, мол, и не такое видал. Лица не было только на лейтенанте. Оно словно то, из ямы, стекло сквозь пальцы.

- А может это девка? - предположил Овсюков. - ой, то есть девушка? Ну там, медсестра. Вон, они же тут все раненые. Пластыри, остатки бинтов.

- Может. Что сейчас гадать? Пробью и медсестер.

- А что еще остается делать? - вздохнул батюшка. - Только гадать и остается.

-Ты черепа осматривал?

- Ну?

- У каждого дырка в черепе. Раненые, да. Пристрелили всех и в яму побросали.

- Немцы?

- Нет, блин, папуасы. Кто ж еще? Конечно, немцы.

- Может какие полицаи из вспомогательного батальона?

- Все они - немцы, - отмахнулся дядя Миша. - Перекусили? Давай работать. Эй, Волков! Может, в лагерь уйдешь? Что-то ты плох совсем.

Лейтенант упрямо мотнул головой и снова встал на колени перед ямой.

Постепенно яма расширялась, одновременно наполняясь черной жижей. Да, действительно, каждого из бойцов аккуратно достреливали в голову. Впрочем, некоторые черепа были расколоты, видимо, прикладами. Ссохшиеся мозги походили на подгнившие картофелины. Ни документов, ни медальонов, даже пустых, не было. А вот одного, похоже, похоронили еще живым. Боец так и стоял, вытянув вверх скрюченные руки. Бедренные кости дядя Миша велел складывать отдельно. "Считать по ним удобнее", - пояснил он Волкову

- Черепа могут быть расколоты, сгнить, кость там тонкая. Или просто голову оторвать может. А бедренные, как правило, остаются при теле.

В конце концов, насчитали восемьдесят два трупа. Останки... Останки? Тела! ...накрыли черным полиэтиленом.

- Придется осенью хоронить, - почесал бороду отец Владимир, когда они шли в лагерь. - Сейчас гробов не хватит.

- Отож, - немногословно ответил дядя Миша.

- А заупокойную я по ним отслужу завтра.

- Твое дело, - опять согласился дядя Миша. - Кстати, поясни мне, атеисту-коммунисту, они же все отпеты уже. Так?

- Ага.

- А зачем тогда по второму, а то и третьему разу отпевать?

- Я тебе вот что скажу, командир... ты жрать хочешь раз в жизни или предпочитаешь каждый день по три раза?

- По четыре, - поразмыслил дядя Миша.

- Думаешь, душе человеческой одной "вечной памяти" хватает?

- Она ж и так вечная?

- Так и вечному огню газ нужен. Вот наша служба и есть тот газ для вечной памяти.

- Аналогию понял. А я думал, может грех какой?