Алексей Ивакин - Время возвращаться домой [СИ]

- Что им наши грехи, святым-то?

- Хе! Какие же они святые? Комсомольцы, да коммунисты. Безбожники же!

- Смерть, командир, есть промежуточный итог жизни. Экзамен между земной и вечной жизнями. Вот как ты экзамен сдашь, такая отметка у тебя в аттестате и будет. Так говорю, молодежь?

Овсюков и Караваев согласно кивнули.

- И только попробуйте мне по истории четверку принести. Выпорю, как завещал товарищи Волков и Макаренко. Хотя вас, балбесов, розга не проймет уже...

- Та у нас училка, дура либеральная! - заныл Овсюков.

- Слышь, Овсюков, вот эти парни, которых ты поднимал, у них враг пострашнее был. А у тебя какая-то либералка. Победи ее умом, характером, словом. Понял?

- Так точно, - вздохнул Овсюков. Видать, как именно победить училку он еще не представлял.

- Ну вот, дядя Миша. Сдали эти парни свой самый важный экзамен. Отдали жизнь за други своя. Чем же они не святые?

- Ну... Я не знаю. Тебе виднее, я в этих делах мало понимаю.

- То-то же! - наставительно поднял палец к небу священник.

От ужина лейтенант тоже отказался. Сел в сторонке, у костра. Достал расческу неведомого бойца. Потом свою. И долго-долго сравнивал. Да, близняшки. Даже трещинка один в один. Как же так? Неужели, он, лейтенант Волков, сам себя взял и поднял? Как же так? Разве так бывает? Вот ты сидишь тут живой, а вот ты там, в лесу, мертвый. Одновременно!

Марк с Витей ходили вокруг да около, надеясь заснять лейтенанта в форме в поисковом лагере. Но тот не обращал на них никакого внимания. Волкову было страшно. Страшно от того, каким себя увидел, от того, что ему вот-вот придется вернуться назад, домой, страшно от наступающей беспощадной войны, от того, что никогда больше не увидит Лису, то есть Олю, конечно, причем тут Лиза, да?

В конце концов, Марк не выдержал и потряс лейтенанта за плечо:

- Лех, слушай, давай мы у тебя форму поэксплуатируем. Вон, Овсюков твоей комплекции, мы его поснимаем. Ты не против?

Тот просто кивнул, нет, конечно, он не против... Волков не заметил, что Марк подошел к отцам-командирам и что-то сказал им. Отец Владимир допил одним глотком горячий крепкий чай и подошел к костру.

- Что, парень? Накрыло? Это хорошо, значит, ты настоящий. Я двадцать лет назад первый раз поехал, в Мясном бору копал. Слышал о Мясном боре?

Волков отрицательно кивнул.

- Мы тогда тысячу, почитай, подняли. Вот это дело было, да. Сейчас, так уже. Мелочи. Чай, не грибы, не растут сами. Все надеюсь приеду и никого тут. Но пока вот, сам видел... Слушай, чего ты там в руках вертишь?

Волков машинально протянул священнику две расчесочки.

- Ишь ты, похожи. Копия, можно сказать. Где вторую взял?

- Моя.

- Твоя? Хм. Ну держи обратно.

Волков посмотрел на священника:

- И это все?

- А что ж еще?

- Ну вот как это объяснить? Моя и...

- Объяснить? А никак. Мозгов не хватит. Нет у нас еще такой объяснялки. Вот помрем - все узнаем.

- Да я уже умер.

- Да ладно? - хохотнул священник в камуфляже. - Нет, пахнешь ты, конечно, отвратительно. Тленом и прахом, но это тебе переодеться и помыться надо. Оживешь. Ну и благословляю на чарку! Заслужил, боец.

- Вы не понимаете, товарищ поп.

- А как мне понять, если ты не говоришь?

- А расскажу, поймете?

- А хрен его знает! - легкомысленно ответил отец Владимир.

- Как вы странно все время говорите, разве так священнику можно?

- Как?

- Ну... Лаетесь. Вон, Караваева псом смердящим, на блевотину возвращающимся обозвали.

- Так это ж цитата. Из Евангелия. Не читал?

- Нет.

- Оно и видно. Вот апостол Павел мастак лаяться. Я, в сравнении, мальчишка. Впрочем, не только по лаю. Так ты рассказывать-то будешь?

- Как хотите.

- Не, главное, как ты хочешь.

И Волков начал рассказывать. Его словно прорвало. Он рассказывал и про беспризорное детство, и про колонию Антона Семеновича, и про училище, и про Олю, и про товарища Шпильрейна, и про приключения уже тут, в двадцать первом веке, и как быть, и что делать...

А священник в камуфляже его слушал внимательно, не перебивал, не хмыкал, не задавал вопросов. Просто слушал, иногда кивая. А в особо острых моментах покряхтывал. Ну и комаров со щеки смахивал.

- Ну, что скажете? - криво усмехнулся лейтенакнт, закончив длинный рассказ.

- Значит, правду Марк обмолвил... Ну что ж... Бывает, - флегматично ответил священник.

- Бывает??? Вот так вот просто - раз - и бывает?

- Именно так просто и бывает. Чудо оно ведь не лик архангела из-за тучи. Чудо оно тишайшее... Иной раз и сам не заметишь, как чудо случилось. Только потом поймешь. А что?

- Да вы так спокойно говорите...

- Мне что, цыганочку с выходом сплясать надо? К нам приехал, к нам приехал, лейтенант Волков дорогой! Ха! Парень, я когда-то попал из СССР в либеральную Россию. Вот ты, говоришь, вышел на Красную площадь и флаг царский увидел? А для меня тот флаг не просто царский, но еще и власовский. Был. Сейчас немного по-другому отношусь к нему.

- К Власову?

- К флагу. И к Власову. Мало, что он Иуда, так еще и вор. Флаг украл. А в девяносто первом я мальцом был, в пионерском лагере. Про путч мы и не знали ничего, вожатые нам не говорили. Едем домой двадцать пятого августа. Галстуки красные, Песни пионерские. Головы чугунные, после смены. Приезжаем... А в городе фашисты флаг повесили. Думали, нас прямо у дворца Пионеров расстреляют. Так что, все мы, Леша, попаданцы. Из вчерашнего дня в завтрашний. Какая разница, что там завтра? Ты сегодня живи-то. А то помрешь внезапно, святым не станешь. А оно тебе надо? Вот, а я о чем?

- А я же...

- Сам себя нашел? - догадался отец Владимир. - Это редкая удача, Алеша. Иные при жизни себя найти не могут, маются. А ты себя и в посмертии нашел.

- А делать-то что мне?

- Да ничего. Живи. Ты ж не знаешь, когда вернешься домой?

- Ну...

- Ну вот и живи сегодня. Думаешь, тут войны мало? Да ее тут есть целый вагон. Даже эшелон. Вона, за парней война, например. У них училка-либерал с одной стороны и мы, с другой. Нас больше, а она аттестат парням запороть может. А ты, говоришь, война... Война не там, где стреляют, война там, где сражаются. А сражаться можно и словом. Понимаешь?

- Нет. Я не понимаю, что мне делать. Вот как завтра проснуться - и что делать-то?

- Завтра-то? Да на захоронение поедем, делов-то. Я тебе вот что скажу... Представь себе, что про тебя книгу пишут. Про тебя, про тебя. Чай, не каждый день из сорок первого в пятнадцатый попадают. Ну вот. Вот что про тебя писать? Ходишь ты такой, на мир смотришь. А потом решение принимаешь. Ну и все. Что там дальше-то писать? Проснулся, умылся, на работу, домой, уснул, и опять. Жизнь штука скучная. Читателю это надо? Нет. Читателю интересно, как ты это решение принял, да как его выполнил. А промежуток... Фигня твой промежуток.

- А если я неправильное решение приму?

- А по плодам и узнаешь. Вот так.