Владислав Морозов - Охотник на попаданцев [litres]

Когда машины проезжали мимо, я увидел на их радиаторах буквы «УАЗ». Так вот откуда бесперебойное снабжение этими и не только этими автомашинами, уже не раз удивлявшее меня в этом мире. Ну да, в Ульяновске эти «газики» клепали аж с 1954 года, и водородные бомбы на него вроде бы не успели кинуть, а вот их родной завод в Горьком в нынешних обстоятельствах мог и не уцелеть…

– Старший лейтенант Ендогин! – представился неизвестный офицер. – Главное артуправление Советской Армии, специалист по специальным боеприпасам!

Клава мило улыбнулась ему, давая понять, что очень рада знакомству.

Старшина с бойцами выбрались из машин и с интересом осмотрелись. Я здраво рассудил, что в случае чего они опять смогут поснимать нас без выстрелов, одними ножами, да так, что мы и пикнуть не успеем. Нас было десять человек, считая Клаву, а этих восемь, и все профессионалы. Однако резать нас без приказа они вряд ли стали бы…

Во всяком случае, никаких агрессивных намерений по отношению к нам приехавшие русские не демонстрировали. Наоборот, выглядели они вполне дружелюбно.

Старшина и четверо бойцов остались возле машин, а Клава со старлеем, двумя его солдатами и парой своих ребятишек ушла вниз, видимо, на склад.

Старшина Карпилов приказал своим людям готовить рацию, видимо, собираясь докладывать о прибытии. Чувствовалось, что теперь это затянется надолго. Делать мне было особо нечего, и я поправил ППШ на плече и потопал вниз, вслед за Клавой.

В пахнущем плесенью нижнем коридоре не было никого, кроме трупов. Возле вскрытого склада с «Крокетами» подпирали стены один Клавкин боевик и один советский солдат. Заглянув в открытую дверь, я увидел, как старший лейтенант Ендогин с помощью остальных один за другим открывал ящики с атомными гранатами и что-то тщательно записывал в толстый блокнот. Похоже, его интересовали серийные номера и прочая маркировка трофейных «изделий», а значит, закончить они должны были не скоро.

Я прошёл мимо склада и из чистого любопытства решил посмотреть, что там ещё могло быть интересного, кроме обнесённых подчистую туарегскими басмачами складских помещений.

Я последовательно дёргал за ручки всех ещё не открытых дверей, и только в самом конце коридора наконец обнаружилось незапертое помещение, куда, похоже, вообще не заходили туареги.

Войдя туда, я нащупал выключатель на стене возле двери и щёлкнул им. Под потолком засветились два тусклых плафона из пяти. Похоже, тут было что-то вроде бара. Справа была стойка с несколькими табуретами, на стене позади которой тянулись полки с несколькими десятками бутылок.

Несколько стаканов, бутылок, а также тарелок с какими-то чёрными ошмётками остались стоять и лежать на стойке. На всём был омерзительно толстый слой пыли, не позволявший рассмотреть даже бутылочные этикетки и делавший стаканы и рюмки матово-серыми.

Кроме того, в глубине бара стояло четыре круглых столика, вокруг которых стояли сдвинутые в живописном беспорядке стулья в количестве полутора десятков.

Похоже, и отсюда прежние хозяева сматывались практически мгновенно, по команде.

На пыльных столиках тоже громоздились бутылки, рюмки, стаканы, тарелки с практически окаменевшими бренными остатками неизвестной закуски, заполненные похожей на сухое говно субстанцией пепельницы и прочие ложки-вилки. Была тут и пара оставленных на столах в раскрытом виде, изрядно покоробившихся от жары и грибка толстых журналов, тоже серых от пыли до полной неразличимости текста.

А на одном из столов я обнаружил нечто действительно интересное – древнего вида киноаппарат из числа тех, с помощью которых в наше время, в школе, когда-то показывали учебные фильмы. Людям цифрового века, многие из которых не застали даже аудио- и видеокассет, этого не понять, а я прямо-таки умилился.

Киноаппарат был заряжен плёнкой и, судя по всему, подключен к местной электросети – толстый, облепленный похожей на мох пылью провод тянулся куда-то под барную стойку. Окуляр аппарата смотрел на стену бара, где висел посеревший экран, опять-таки вызвавший у меня невольные ассоциации со школой – длинный металлический футляр, из которого, собственно, и разматывается само экранное полотнище. У нас в школе такие экраны обычно вешали поверх классной доски, а когда необходимость в подобном экране отпадала, его сматывали обратно в футляр и, сняв со стены, убирали в шкаф или просто в угол.

Стало быть, я попал в импровизированный кинозал? Интересно, что же здесь смотрели господа американские зольдаты унд официры? Порнушку? Хотя какая, спрашивается, в 1950-е гг. могла быть порнушка? Нет, то есть в Штатах она, безусловно, была всегда, только преследовали за нее при тогдашнем, просто запредельном ханжестве почище, чем в мои времена.

Опять-таки, в те годы цензура в Голливуде была посильнее, чем в Госкино СССР: у них не то что голую коленку нельзя было показать, но во многих американских фильмах первого послевоенного десятилетия зачастую и женщин-то вообще не показывали, даже одетыми и даже в эпизодах. А ещё говорят Суслов то, Хрущёв сё…

Решив не гадать далее, я протёр пыльный окуляр киноаппарата несвежим носовым платком и, немного разобравшись в нехитром устройстве кинопроекционного аппарата, щелкнул, как мне показалось, нужным тумблером.

Что-то хрястнуло, потом в аппарате, моргнув, зажглась лампочка, и через секунду он затрещал, заработав. Плёнка с тихим стрёкотом поползла с одной бобины на другую.

Оставляя следы подошв на пыльном мху пола, я вернулся к двери и выключил свет.

Затем обернулся, глядя на мечущиеся по небольшому экрану светотени.

Удивительно, что плёнка не слиплась от времени, не потрескалась или не пришла в негодность ещё каким-нибудь способом, хотя, по идее, должна была…

Сквозь тарахтение киноаппарата в помещении возник шипящий и местами вообще исчезающий звук, что-то болтавший по-английски.

Через минуту я понял, что аппарат был заряжен не мелодрамой, комедией либо вестерном, а всего-навсего какой-то американской пропагандистской хроникой, причём цветной.

– …Война объявлена! – вещал хорошо поставленный мужской голос, в моё время именно такие баритоны рекламируют шампуни и какую-нибудь эрзац-жратву.

А на экране в этот момент вспух огненный шар очень красивого атомного взрыва, быстро превратившийся в грибовидное облако над каким-то морем с пальмами на переднем плане. В этих кадрах было что-то, смутно знакомое, похоже, это были испытания водородной бомбы на атолле Бикини или Эниветок.

Потом по центральной улице какого-то крупного американского города (судя по высоким зданиям, можно было предположить, что это Нью-Йорк) замаршировал какой-то парад с мальчиками-мажорами (не иначе некие кадеты) в парадной форме, духовым оркестром и солдатами в надраенных до сверкания касках.