Гордон Догерти - Assassin's Creed. Одиссея [litres]

– Об этом тебе надлежит спросить у своей матери.

– Мать… жива? – едва смогла выдавить из себя ошарашенная Кассандра.

Николаос едва заметно кивнул:

– Мы потеряны друг для друга, но она жива. Тем же вечером она бежала из Спарты. Куда – не знаю. Разыщи ее, Кассандра. Она наверняка тебе расскажет, что я до сих пор не простил себе случившееся. Но будь осторожна на каждом шагу, – прохрипел он, и его глаза заблестели. – Берегись змей в траве.

Волк схватил Кассандру за правую руку и еще глубже вонзил копье себе в бок.

– Теперь… заканчивай начатое.

Молния полыхнула во все небо, на бронзовой поверхности коринфского шлема Кассандра увидела собственное отражение. Лед сковал ей сердце. Молодая женщина разжала пальцы левой руки, остававшейся на горле Волка, напрягла правую, и насквозь пронзила копьем тело своего «отца». Ключ к свободе от двадцатилетнего заточения на проклятом острове наконец был почти у нее в руках.

Портовый город Кирра изнемогал от июньской жары. Морская гладь превратилась в слепящее зеркало, и даже окрестные белесые горы сверкали на беспощадном солнце. Тропы, опоясывающие склоны гор, пестрели паломниками. Они неутомимо поднимались по склонам, держа путь в соседние Дельфы, чтобы посетить тамошнего оракула – пифию, хранительницу мудрости Аполлона и прорицательницу, известную всей Элладе.

Яркие краски Киррейской гавани странным образом гармонировали со множеством оттенков зловония. Водное пространство вблизи берега было плотно забито сотнями покачивающихся плотов, кораблей, яликов и прочих лодок. У причала для частных судов только что остановилась небольшая галера. Матросы торопливо промчались по палубе и взобрались на мачту, сворачивая парус с изображением жуткой головы горгоны Медузы. По сходням других кораблей, распевая гимны и толкая друг друга, спускались паломники. Оказавшись на берегу, многие застывали и изумленно разевали рты. Торговцы на все лады уговаривали прохожих купить у них «священные» статуэтки и разные безделушки. Местная ребятня скакала с плота на плот, предлагая измученным жаждой путешественникам прохладительные напитки. Неумолчно звонили колокола, в воздух поднимались столбы дыма от сжигаемых благовоний. Прибывшие в гавань торопились поскорее миновать запруженные народом улочки и выйти на тропу паломников.

Среди людского потока, захлестывающего причал, двигался паланкин. Его стенки были обиты золотистыми тканями, а сам он напомнил лодку, плывущую вверх по течению. Внутри восседал Элпенор – человек жестокий; из тех, кто наслаждается, глядя, как страдают его друзья. Рука Элпенора то и дело приподнимала тугой мешочек, набитый монетами. Их хозяин решал, куда выгоднее вложить эти деньги. Возможно, в рыболовство. Эта сфера его занятий непрерывно разрасталась.

– Можно прикупить три лодки для моего флота, – вслух рассуждал он. – А можно… заплатить беззубому портовому отребью, и они потопят двенадцать судов Дракона.

Дракон был его лучшим другом детства. Жена и дочери Дракона привыкли звать Элпенора «дядюшкой». В прошлом семья Дракона бедствовала, почти нищенствовала. Элпенору доставляло удовольствие подкинуть им несколько монет из своих заработков. Однако радовала его не возможность помочь другу, а сознание своей власти над ним. Не будь этих нескольких монет, семья Дракона ложилась бы спать голодной. Элпенор чувствовал себя богом, управляющим судьбой этих людей, и осознание данного факта приятно будоражило его злобную душу.

Но однажды жизнь Дракона изменилась в лучшую сторону. Он наткнулся на место, где в изобилии водились морские лещи. Месяц за месяцем он отправлялся туда на своем жалком ялике и возвращался со сказочными уловами. У Дракона появилась новая лодка, затем другая, третья. Теперь на лов морского леща выходила целая флотилия. Дракон направо и налево хвастался своим флотом и богатством, какое приносили ему двенадцать лодок. Естественно, в помощи Элпенора он больше не нуждался.

– Решение принято, – язвительно улыбнулся Элпенор. – Надеюсь, Дракон, ты умеешь плавать.

Его ноздрей достиг запах луковой отрыжки и немытых ног. Элпенор брезгливо поморщился. Зловоние исходило от полуголых паломников. Они стояли возле таверны, грубо хохоча над такими же грубыми шутками. «Что вы тут разорались? – мысленно выругал их Элпенор. – Отправляйтесь на гору, вопрошайте оракула и катитесь отсюда на все четыре стороны».

Он хлопнул в ладоши, подгоняя носильщиков:

– Шевелитесь! Я хочу попасть на свою виллу еще до полудня, пока я не задохнулся от этого смрада.

Носильщики прибавили ходу. Паланкин пересек лабиринт узких переулков и оказался на окраине города, у железных ворот, ведущих во владения Элпенора. За воротами роскошные носилки опустили на землю. Элпенор вылез, слушая негромкое журчание фонтана и вдыхая аромат ромашки из своего сада. Переступив порог виллы, он сбросил дорогие кожаные туфли и дальше пошел босиком, ощущая блаженную прохладу белых мраморных полов. Двое рабов, несших паланкин, поспешили удалиться, но Элпенор щелкнул пальцами, останавливая одного из них.

– Добавь сладких масел в воду купальни, – велел Элпенор, и взгляд его сделался похотливым, – и жди меня там. И в этот раз сумей доставить мне удовольствие. Не хотелось бы опять делать тебе больно.

Раб, не смевший поднять глаза на хозяина, торопливо кивнул и отправился выполнять приказание.

Элпенор прошел в кабинет, уставленный мраморными бюстами и мягкими стульями с плюшевыми сиденьями. Одну стену занимал очаг, другая представляла собой колоннаду и выходила прямо в сад, позволяя слушать благословенную песню природы. На столе стояла глубокая охристо-черная чаша. Элпенор налил себе оттуда вина с охлажденной водой. Легкую досаду вызвало лишь то, что чаша не была пуста. Это лишало его удовольствия выпороть служанку, которой вменялось следить, чтобы у хозяина не переводились изысканные напитки и яства.

– А теперь займемся насущными делами, – сказал себе Элпенор, потягивая прохладную жидкость и удовлетворенно вздыхая.

Он направился к столу из полированного ясеня, где его ждали дощечки и письменные принадлежности. Но, сделав всего шаг, Элпенор застыл как вкопанный.

Со стола на него смотрел шлем спартанского полководца. Его ярко-красный гребень напоминал павлиний хвост. Половина шлема ярко сверкала на солнце. Вторую покрывала корка засохшей крови.

– Сначала ты мне заплатишь, – произнес кто-то, прятавшийся в тени колоннады.

У Элпенора перехватило дыхание, когда произнесшая эти слова молодая женщина вышла на свет. Лицо ее было мрачным. Сама женщина заметно изменилась с прошлой весны. Стала выше, худощавее, увереннее в движениях.