Алекс Бор - Историкум. Мозаика времен [Сборник]

– Если они вообще останутся живы в том аду, который начнётся после обмена ядерными ударами с Америкой, – председатель горько усмехнулся. – Хорошо, допустим, что Политбюро склонится на нашу сторону. Но поймёт ли нас управленческая элита страны? Нас поддержат или всё будет, как полвека назад, в пятьдесят седьмом? Помните, Молотов тоже добился победы над Хрущёвым на Политбюро, а потом собрался пленум ЦК партии и Никита Сергеевич вернул себе все утраченные позиции…

– Молотов был сталинистом, сторонником жёсткого курса. А партия была против возвращения к жёсткой системе управления, когда по любому ложному доносу тебя могли в два счёта поставить к стенке… У нас же ситуация совершенно иная. Мы предлагаем вернуться к взвешенной и прагматичной политике. Я уверен, что подавляющее большинство руководителей союзных республик, краёв и областей поддержат нас. Войны не хочет никто! Поддержка новому курсу будет! Людям нужен только чёткий сигнал сверху, чтобы стать на нашу сторону!

– Хорошо, – председатель Президиума Верховного Совета ободряюще улыбнулся, – давайте действовать!

Он расправил плечи, провёл ладонью по лицу, словно сдирая паутину усталости, и фыркнул:

– Да, следующая неделька предстоит жаркая… А у меня в среду, двадцать девятого января, ещё и очередная сессия Верховного Совета. Вот ведь некстати, да?

Он проснулся глубокой ночью и долго лежал, глядя в потолок.

«Всё-таки предсовмина – человек очень наивный, – думал председатель. – Крепкий хозяйственник, прекрасный экономист, просто хороший человек… Но очень наивный политик. И генсек на этом умело сыграет… Наша вылазка в будущий четверг на Политбюро обречена заранее. Члены Политбюро… Эти старцы и демагоги, закостеневшие бюрократы с перекошенными от хронического страха за свою карьеру лицами и высохшими от партийных догм мозгами никогда не поддержат нас. Они давно уже стоят с поднятыми лапками перед новым генсеком и его клокочущей сворой. Вся эта публика понимает только один язык – язык силы. Если заранее, ещё до заседания Политбюро, им будет дан чёткий и ясный сигнал о грядущей смене политического курса – о, тогда они точно станут на нашу сторону! Они всегда чутко улавливают своими многоопытными задницами, откуда можно получить пинок, а где найти мягкое седалище!»

Он неподвижно лежал, провожая взглядом проносящиеся по потолку размытые пятна от света фар мчащихся по Кутузовскому проспекту автомобилей.

Прошло уже почти сто лет после Великой Революции, которая перевернула самые основы старого мира. Перевернула, чтобы родить новый мир – общество счастья, свободы и радости.

Но на практике получилось нечто совершенно иное.

Сначала красный террор и «военный коммунизм». Потом почти два десятилетия бессмысленных массовых репрессий, которые задним числом связали с именем лишь одного человека – Сталина, – хотя кровавой порукой были повязаны тысячи и миллионы настоящих инициаторов и ретивых исполнителей. В кровавом мареве сгинули лучшие – самые талантливые, умелые, инициативные. Волна за волной агрессивная серость выкашивала всё нестандартное, мыслящее и живое.

Во времена Хрущёва, Брежнева, Громыко и Рыжкова открытый террор постепенно сошёл на нет. Но несбывшиеся ожидания перемен породили иное – социальную апатию и застой общественной мысли. Серость по-прежнему довлела, агрессивно и зло, открыто и исподтишка давила всё новое, порождая в социуме боязнь любых перемен, боязнь инициативы. «Как бы чего не случилось», «Каждый сверчок знай свой шесток», «Моя хата с краю» – вот те три кита, на которых зиждется наш «цельный и развитой социализм». Этого ли мы хотели?

А ведь без инициативности, в топком болоте всеобщей нерешительности и безответственности нам не выжить. Любой новый, не предсказанный заранее фактор развития раньше или позже сметёт и государство, и само общество, неспособные ответить на вызовы ни истории, ни природы. У нас же суета закулисных интриг заменила масштабность открытых действий. Мы потеряли собственную человеческую самобытность. Превратились в винтики огромной бюрократической системы.

Там, на Западе, у капиталистов, всё то же самое: интриги, подковёрные игры, скрытое давление кланов и группировок. Только основа другая – жажда личной наживы и власти, желание притормозить общественное развитие ради мелкой собственной выгоды. В итоге и у них серость в обществе торжествует.

Мы никак не можем понять, что мир уже давно стал глобальной структурой. Конечно, мы отгородились от Запада так, как только могли. Границы, запреты, зоны… Даже электронные сети у нас отдельные. Но это только обостряет ситуацию. Искажение и отсутствие информации ведут к новым интригам, которые уже давно сделались глобальными, поставив на кон весь земной шар. Как результат: две волны серости – западная и наша, восточная, – почти уже готовы схлестнуться за передел мира в свою пользу. Достаточно искры. Например, развалившегося при посадке шаттла.

…Однажды, года полтора назад, председателя познакомили с Философом. Философ уже давно стал академиком, лауреатом, директором профильного института, но эта общественная мишура лишь подчёркивала главное: он был просто умным человеком. Они подружились. Стали встречаться почти еженедельно, разговаривать и по-стариковски размышлять за чашкой чая.

– Каждый из нас строит свой мир, – сказал как-то Философ. – И у каждого есть собственный рай, в котором мы пытаемся жить.

– Это как же? – скептически усмехнулся председатель. – Свой рай, огороженный заборчиком? Да ещё и при жизни?

– Представь себе, – продолжил Философ, не заметив его скептицизма, – что мы живём каждый на своём отрезке линии времени. Начальная точка – это рождение. Конечная точка – это смерть. Мы проживаем жизнь множество раз – может быть, миллионы или даже миллиарды. Из точки смерти наше сознание переносится в точку нашего рождения, теряя, однако, память о прошлой жизни. Остаются лишь мелкие штрихи. Что-то вроде фантомных болей отсечённого прошлого. Они потом, уже в следующей жизни, могут проявляться в виде интуиции, озарений, эффекта дежавю.

– И мы движемся по замкнутому кругу, как белка в колесе?

– Почти так. Круговорот сознаний в природе. Но есть одно отличие от природных процессов. Мы способны менять судьбу, изменять свою мировую линию. Мы можем сознательно строить мир. Что, согласно религиозным догматам, ждёт человека после смерти? Суд Божий, а потом рай или ад. Мы не смогли бы жить среди райских кущей, вкушать амброзию и слушать пение ангелов. Нам стало бы скучно в таком раю уже через неделю. Поэтому настоящий рай должен быть похож на наш же мир. Только улучшенный. Улучшенный нами, нашими действиями и стараниями. Вот мироздание и пошло навстречу человеческим чаяниям и мечтам. В круговороте сознаний, проживая жизнь множество раз, мы сами строим и свой рай, и свой ад на следующем витке жизни.